— Снимает проклятие? — замирая, прошептала я.
— Если бы… Нет, Сьюз, проклятыми они были, проклятыми и остались, и как тут помочь, никто не знает. Разве что сама Прядильщица. Но человеческая кровь им больше не нужна, и безумие им не грозит, и сколько в них от людей осталось, никуда уже не денется.
— Заморозили, — буркнула бабушка.
— Что? — переспросила я. Причем тут…
Бабушка усмехнулась невесело:
— Как вареники на морозе. Сколько надо, столько и лежат свеженькими.
— Да, похоже. — Анегард рассеянно кивнул.
— И что вы с ними сделаете?
— А что сделаешь? Пусть в замок перебираются, живут по-людски — насколько смогут. Мы ж с ними теперь вроде как родня получаемся.
— Верно, родня, — кивнула бабушка. — Да больше того! Раз им господин и защитник здешних земель свою кровь добровольно отдал… ох, твоя милость, ну ты и удумал! А если б не помогло?
— Дуракам везет, — ухмыльнулся Анегард. — Это посильней вассальной клятвы будет, верно. Я-то уж потом, задним умом понял. — Взял наконец-то свою кружку, выпил залпом давно согревшийся квас. На губах осталась мокрая дорожка, и мне захотелось взять платок и вытереть. Еле удержалась! — Поеду. Спасибо, хозяюшки, за угощение, рад бы еще посидеть, а только время не ждет. — Встал, глянул в окно, на скатившееся к вершинам деревьев солнце. — Как раз на Ореховый завернуть успею. Завтра устроим новоселье, а там уж…
А там, подумала я, и начнется самое интересное.
Пауза 1
В вечерних сумерках, примерно за полчаса до закрытия ворот, в славный город Оверте въехал всадник на гнедой в белых «чулках» и с белыми боками кобыле.
Кобыла была справная, с длинной гривой и лоснящейся от доброго корма шерстью, и неблагородный пегий окрас лишь подчеркивал очевидный любому лошаднику покладистый нрав. Иное дело ее хозяин. Сильные руки, разворот плеч и уверенная посадка выдавали человека, привычного к оружию и сражениям, светлые глаза глядели пристально и цепко. Такой на боевом жеребце разъезжать бы должен, смирная кобыла ему не к лицу.
Стражникам у ворот он назвался менестрелем.
— Сдается мне, — проворчал старший караула, — ты такой же менестрель, как я бургомистрова дочка. Лютня-то где?
— Украли, — мрачно ответил всадник. — Так могу спеть, если хочешь.
— Да уж ты, я чую, споешь, — караульный махнул рукой. — Надолго в город?
— Тебе что за печаль?