— Поглядим, — буркнул в ответ нахал. Совершенно правильно переведя это как "не твое собачье дело", трактирщик отправил служанку приготовить гостю комнату и оставил его наедине с печеным гусем.
Впрочем, следует отдать тому должное: вел он себя тихо-смирно, пышный зад подавальщицы, ловко сгрузившей на стол перед опасным гостем миску с кашей и кусками оного гуся, кружку с пивом и хлеб, остался в неприкосновенности, а серебрушка была честной, новенькой и необрезанной. Поэтому почтенный трактирщик ограничился короткой молитвой Великому отцу, покровителю странников и гостеприимцев, смысл которой сводился к банальному "пусть все будет хорошо", и вернулся к обычному для себя душевному покою.
Постепенно неподобающий заведению гость перестал притягивать взгляды завсегдатаев, и в "Королевском стремени" возобновились привычные для вечернего времени беседы: о видах на урожай, ожидаемых к осени ценах, налогах, дорогах и прочих вещах, от которых напрямую зависят как власть, так и состояние.
Гость, жадно уничтожив ужин, спросил еще пива. Но напиваться не стал: сидел себе, тянул неторопливо, по глоточку, всем своим видом выражая "устал, отдыхаю, никого не трогаю", а разговоры стекали в его уши, как талые ручейки по весне — сами, без малейших усилий с его стороны. Впрочем, ничего особо интересного «менестрель» так и не услышал: заботы, волновавшие нынче верхушку славного города Оверте, не назвал бы предосудительными даже самый пристрастный судья.
Простыни в "Королевском стремени" отличались чистотой, служанки неназойливостью, а окна и двери — крепкими запорами, и путешественник имел все основания предвкушать спокойный сон. И все же среди ночи его разбудило ощущение опасности, иглой пронзившее сердце. В комнате стояла та прозрачная тишина, в которой легко слышен даже шорох лапок пробежавшей мыши; и ничто, кроме быстрого дыхания пробудившегося человека, не нарушало ее сейчас. Постоялец затеплил свечу, оглядел номер. Проверил дверь, окно. Все было спокойно, вот только сердце стучало как бешеное.
"Менестрель" выругался сквозь зубы, грязно и затейливо. Звук собственного голоса разбил тишину и — в какой-то мере — страх.
— Спи! — сказал он себе. Но вместо того, чтобы вновь завернуться в одеяло и выбросить из головы мешающие отдыху глупости, принялся одеваться.
Ночь уже повернула к рассвету. Самый сонный час: время воров, темных колдунов и нечисти, время для удачной разведки и подлых штурмов, время самого тяжелого и опасного караула.
Одевшись и вооружившись, «менестрель» почувствовал себя лучше. Страх ушел, но тревога не отступала.
— Да что ж это со мной?!
Рука шарила по груди, словно пытаясь защитить обнаженное сердце. До странности пусто и холодно было там, и пустота подсказала ответ: что-то стряслось с девчонкой из замка Лотаров, которой он подарил амулет, как там ее — Сьюз? Ну, друг Марти, сказал себе «менестрель», раз уж ты разбрасываешься святыми амулетами ради ясных глаз деревенских красоток, не жалуйся, когда потом не спится! Слишком долго он жил рядом с твоим сердцем, многолетняя связь не разорвется за день или два, вот и получай теперь весточки о чужих неприятностях.
Марти попытался рассмеяться, но смех прозвучал хрипло и лживо. Да, все дело в амулете: его защиту проверили на прочность, и… Что «и», оставалось только гадать. Лишь одно не вызывало сомнений: амулет исправно защищает новую хозяйку.
Надо было остаться, с досадой подумал Марти. Безумная вылазка… хоть бы Анегард вернулся цел! Сейчас только гибели наследника Лотаров не хватало для полного счастья.
Но, думая так, он слышал в собственных мыслях ложь. Оставаться в замке Лотаров было нельзя, идти на вылазку с отрядом Анегарда — тем более. У баронов Лотарских свои дела, у него — свои. Спасибо им, конечно, за коня и за деньги — маска нищего бродяги не самая лучшая для того, кому не нужны неприятности в пути, — но по нынешним временам эта помощь весит немного. Да и расплатился он по совести: предупреждение о том, что сосед набирает наемников, стоит не меньше. Лотары с Ренхавенами не в дружбе…
Семью днями раньше, когда Марти подъезжал к замку его милости Ульфара Ренхавенского, лютня висела на положенном месте у седла, а уздечку гнедого меринка украшали бронзовые подвески-бубенчики, исконно менестрельский оберег. Лютня всегда его слушалась, и голосом боги не обделили; Ульфарова дочка едва не сомлела от любовных баллад, все просила: спой еще, менестрель! В конце концов барон, зыркнув недобро, отправил гостя во двор, развлечь слуг и гарнизон. А гостю, по чести говоря, того и надо было: слуги разговорчивей господ, а на охрану всегда полезно поглядеть вблизи. Не в первый раз молодой «менестрель» осматривался в замке, который предстояло вскоре брать штурмом, и знал, куда смотреть и о чем словно невзначай спросить. Здесь, правда, готовились не к штурму, а к походу, но разница небольшая. Марти перебирал струны, скользя рассеянным взглядом по лицам слушателей: вот эти, верно, еще вчера коровам хвосты крутили, зато рядом — волки битые-недобитые, вкус крови знают не только из песен менестрельских. "Мой клинок не затупится, мне Старуха не приснится, и любая мне девица даст, что захочу…" — подхватывают, гогочут развязно, тянут к себе служанок, а те и не противятся. И ведь мало их, волков-то. По всему видать, Ульфар их десятниками нанял, над своими селянскими командовать. Что ж, зубы наточить любому увальню можно, было бы желание. "Губы милки слаще меда, мы вернемся из похода…"
— Эй, певун, а "Три дочки у трактирщика" знаешь?
— Как не знать! "Три дочки у трактирщика, девицы хоть куда, гостей встречают ласково, да вот одна беда: три дочки у трактирщика да девять сыновей…"
Знаю, парни, я еще и не то знаю. Баллады для господ, любовные страдания для простого люда, разудалая похабень для наемников. Веселитесь. Скоро менестрелю понадобится промочить горло, и вот тогда поговорим: ведь я уже стану вам своим, насквозь знакомым и почти родным. Общие песни сближают, и ничего нет лучше, если хочешь быстро втереться в доверие — ненадолго, на час или на вечер, пока не развеются хмельные пары. "А младшая дочурка была сестер хитрей…"
Марти любил эту маску. Она позволяла держаться независимо и дерзить в ответ на дерзость, а если острый язык становился поводом размять кулаки, тем лучше: пристрастие к доброй драке Марти отнюдь не считал недостатком для мужчины. Конечно, с господами следовало держаться в рамках: мало ли, что менестрели и маги вне подлого сословия, против слуг с дубьем лютней не отмашешься, а стенам замковой темницы не докажешь неправоту хозяина, хоть весь на речи изойди. Но наемники уважают нахальство. Если, конечно, ты способен доказать на деле право быть наглецом.
Через десяток-другой кружек и песен Марти знал о бароне Ульфаре Ренхавенском намного больше, чем безопасно знать незваному гостю. Конечно, любому в этом дворе ясно, что никакой нету тайны в давних дрязгах его милости с соседом, и в недавней обиде на обнесшего чином короля, и в любовной интриге с одной столичной штучкой ("Ох и краси-ивая, волосы-то ровно золото, глаза синющ-щие, только взгляд недобрый — зыркнет, аж мороз по хребту!"). Да только, бывает, сложишь два-три всем известных слуха, а вместе они та-акое дадут…