— Почему?
— Я знаю, о чем вы сейчас думаете, леди Рейвен. Вы пришли, потому что думаете, что Живодер — неправильно запечатанный маг, но теперь задаетесь вопросом — а возможно ли это? Я отвечу: да, возможно, раз, как вы утверждаете, на месте убийств ощущается магия, но нет ее следов. И то, что другие убивали на срыве, на истерике, на вспышке гнева, вовсе не означает, что убийца не может быть хладнокровным и расчетливым. Видите ли, леди, все, на ком мы проводили испытания печати… скажем так, не отличались великим умом. Нам нужны были те, чьего исчезновения, при необходимости, толком никто не заметит — люди из низов, неудачники, дети из семей по двенадцать ртов, где одним меньше — и слава богу. А они не щеголяли ни образованием, ни зачастую даже простецкой смекалкой. Поэтому я не могу вам сказать, как именно действовал бы в такой ситуации человек более чем неглупый. Психическое расстройство, сумасшествие не равны идиотизму, леди.
Прекрасно. У меня начинает складываться психологический портрет преступника: сумасшедший, но не идиот! Правда, это я и до визита к профессору подозревала…
— Если маньяк действительно запечатанный маг, то, скорее всего, целитель, — вторил моим мыслям старик, задумчиво потирая подбородок. — Остальных не должны интересовать человеческие органы. Хотя та девочка-артефактор… но нет, все же артефакторов я бы не рассматривал. Среди наших неудавшихся экспериментов не попадалось целителей, к сожалению. Так что с точки зрения науки случай здесь выпал уникальный…
Разговор дал значительную пищу для размышлений, и сейчас было непросто не соскользнуть в них, а удержаться на волне разговора, выжать из старого экспериментатора все сведения до капли, чтобы больше с ним уже никогда не встречаться.
— Как вообще возможно, что первая неправильно поставленная печать после ваших испытаний возникла только спустя тридцать лет? О чем это может говорить?
Профессор недоуменно пожал плечами.
— О том, что я хорошо делал свою работу? Господин Стэнли был гением, но далеким от реальности, реализовывал его гениальное изобретение уже я. И, помня о том, во что вылились первые испытания, я очень тщательно подходил и к вопросу наложения печати, и к выбору тех, кому доверить это знание. В течение как минимум десяти лет, леди, новая печать ставилась далеко не каждым дипломированным артефактором. С учетом того, что снять или переставить печать нельзя, я вбивал в голову всем, что это великое спасение, но и великая ответственность. Я умалчивал вариант с сумасшествием, но достаточно было и знания того, что, если поставить человеку не ту печать, она не будет работать. И маг сорвется. И погибнут люди. Но ошибки рано или поздно совершаются. В нашем случае вышло поздно.
Профессор смотрел на меня испытующе, словно я тоже была одним из его экспериментов, и от этого взгляда мне хотелось передернуть плечами.
— У меня есть еще несколько вопросов, более практического характера. Есть ли какие-то признаки, по которым можно определить человека с неправильно установленной печатью?
— Нет. Об этом может сказать только изучение артефактором собственно поставленной печати и окна, которое она закрывает. Даже беглый магический взгляд определит только наличие печати, но не ее дефектность. А уж обычные запечатанные, правильно или неправильно, и вовсе не отличаются от других людей. Как не отличаетесь вы.
Я вздрогнула. Мне же сообщили, что он запечатал свой дар, как он узнал? Вопрос, видимо, настолько явно читался на моем лице, что старик ухмыльнулся и, на всякий случай не делая движений руками, кивнул на угол стола. Там на резной деревянной подставке стоял круглый хрустальный шар, похожий на шар гадалки, а внутри его клубился неспешно фиолетовый дымок.
— Это просто игрушка, леди. Один из маленьких последних капризов. Определяет наличие у моего собеседника дара, не более. Никогда не жалели о том, что вам не довелось стать выдающейся структурницей?
— Не вижу в этом смысла. Жалеть. — Я пожала плечами и, с некоторым трудом оторвав взгляд от чем-то завораживающего зрелища, вновь повернулась к профессору. — Сколько времени проходит между наложением печати и началом приступов?
— От одного до пяти месяцев. Но в среднем — два-три.
— И приступы непосредственно связаны с колебаниями фона?
— Насколько мне удалось это изучить — да.
Я кивнула сама себе, тщательно перебирая в памяти вопросы, которые необходимо было задать. Кажется, ответы на все получены. Возвращаться за уточнениями мне бы не хотелось. Впрочем, есть еще один, пусть и не имеющий ни малейшего отношения к делу…
— Почему вы запечатали свой дар?
Профессор удивленно вскинул брови.