— Нет, маменька, жонкилевый[3] — это прошлый век! Королева может себе позволить подобную экстравагантность, но не скромная девушка нашего круга. Все же блондовый[4] в этом отношении куда выигрышнее, с ним никогда не ошибешься. А вы как считаете, леди Эрилин?
Звук собственного имени выдернул меня из состояния звенящей пустоты, в котором пребывали мои мысли. Мозг, с малых лет привыкший фиксировать огромное количество ненужной информации, услужливо подсказал, о чем шла речь, и я отозвалась, надеясь, что голос мой звучит не слишком безразлично, что было бы оскорбительно:
— Несомненно, моя дорогая Ребекка, несомненно. Впрочем, я убеждена, что, учитывая ваш безупречный вкус, это мне надо спрашивать вашего мнения, а не вам — моего.
Ребекка Ландерфорт, урожденная Голденфайр, жена почтенного господина Джеральда Ландерфорта, эсквайра, смущенно потупилась, прикрывшись ресницами и признавая за мной в этом вопросе безоговорочную правоту. Разговор продолжился, уже не требуя моего участия, и я вернулась к своей чашке с чаем.
Болела голова.
Я кое-как сумела привести в порядок лицо, хоть и пришлось воспользоваться сначала льдом, потом румянами, но вот боль, сжавшая голову стальным обручем, все не проходила. Впрочем, и вряд ли пройдет, пока над ухом зудят назойливые голоса маменькиной подруги и ее дочери, которых виконтесса пригласила только для того, чтобы создать видимость светского мероприятия, а не охоты на завидного холостяка.
Грайнем сейчас беседовал в стихийно организовавшемся «мужском» углу, куда представители сильного пола сбежали, едва выдержав минимальное время, отведенное для совместного провождения с дамами. К вящему недовольству матушки, я туда даже не смотрела, но, право слово, скажите спасибо, что я вообще способна сейчас изобразить осмысленный взгляд, а не стеклянно пялиться в пустоту.
Все это было ужасно некстати.
Воспользовавшись тем, что дамы сильно увлеклись и окончательно перестали обращать на меня внимание, я поднялась и отошла почти в самый угол салона, к приоткрытому окну. В тонкую щель тянуло мокрой, прелой осенней свежестью, и мне очень хотелось просто закрыть глаза и вдыхать, вдыхать этот запах, до тех пор, пока не закружится голова.
Кажется, я и в самом деле их прикрыла, потому что совершенно не заметила приближения графа и вздрогнула, когда его голос раздался совсем рядом.
— Как вы себя чувствуете, леди Эрилин?
Он выглядел куда лучше, чем в нашу последнюю встречу, но хуже, чем в нашу встречу первую. Под глазами наметились синяки, которые одной бессонной ночью не наживешь, да и взгляд стал каким-то тяжелым. Хотя приветливым нравом душка Грайнем и раньше не отличался. А синяки… даже если граф и решил продолжить великое дело своего верного товарища и утопить жизнь в алкоголе, какое мне до этого дело?
— Прекрасно, — отозвалась я, буквально ощущая на нас пристальное внимание всех присутствующих в комнате. И можно было представить, как вытягиваются у них уши, пытаясь уловить хоть что-то из негромкого разговора. — А вы?
— Не жалуюсь.
— Зачем вы приняли приглашение, Грайнем? Вы же знаете, для чего вас позвала моя матушка. Все знают.
— Мне было неловко ей отказывать. — Граф пожал плечами, и я едва не хохотнула — несколько истерически и совершенно не свойственно леди, но в последний момент все же удержалась.
— Вам? Неловко? Лорд Грайнем, вы не больны, часом?
— Я просто пытаюсь быть вежливым, — в голосе мужчины явственно задребезжало раздражение. — Если вам так угодно, то я планировал отказаться в самый последний момент, то есть сегодня утром, сославшись на нездоровье.
— Этому я охотно верю. И что же заставило вас изменить решение?
— Все читают газеты, я, знаете, не исключение!