— Ничего страшного, Эри. Просто мы с его величеством в очередной раз не сошлись во мнении. А не сходиться во мнении с королем — это очень утомительно и нервно.
Не было похоже, будто он врал. Но что-то определенно недоговаривал…
— Я устал. Сорвался, — видя мое недоверие, продолжил разъяснять Кьер. — Как ты заметила, со мной это последнее время бывает куда чаще, чем мне хотелось бы.
В голосе звучала горькая насмешка пополам с недовольством на собственное поведение, и я почему-то почувствовала себя так, будто вместо того чтобы как-то облегчить жизнь любимого (от этого слова, произнесенного даже просто мысленно, на пробу, внутри все екнуло, а сердце забилось быстро и панически) мужчины, только добавляю ему проблем. А думать о том, что я вообще и не должна облегчать, да и в принципе никто, ничего и никому в этой постели не должен — по крайней мере, так предполагалось изначально, — не хотелось.
— И что на этот раз не устроило его величество?
Кьер поморщился.
— Я не хочу об этом сейчас говорить, Эри. Как-нибудь потом.
Порыв ткнуть ему в то, что кое-кто требовал о всех проблемах ему докладывать, я задавила. Ладно, не хочет — как хочет. В конце концов, я вряд ли могу приставить к его светлости охрану или потребовать не ходить во дворец, раз его там обидеть могут!
Я собиралась откинуть одеяло, чтобы направиться в ванную, но Кьер меня перехватил.
— Куда?
— Домой. Ты же сам сказал, что время…
— У тебя еще больше двух часов, — сообщил коварный тип, растолкавший меня, как оказалось, чтобы подло воспользоваться! — У нас. У нас еще больше двух часов.
Спустя два с половиной часа я вошла в отчий дом свежая, сияющая и благоухающая, как того потребовала маменька.
— Эрилин? Ты? — тут же бдительно донеслось из столовой. — Завтракать!
Я улыбнулась, стащила шляпку и пальто и отправилась на умопомрачительный запах свежих булочек с изюмом — по странному стечению обстоятельств в ванную из герцогской постели я перебралась, а вот до столовой добраться уже не успела и теперь была зверски голодна.
Чмокнув в макушку папеньку с газетой, в щеку маменьку в чепце, я взлохматила волосы Грею под возмущенный вопль и, довольная собой, плюхнулась на свободный стул.
— Грация, дорогая, где твоя грация! — Виконтесса закатила глаза.
— Там же, где ее восемнадцать лет, — буркнул себе под нос Грей, пытаясь поправить прическу в отражении металлического бока масленки.
Я пожалела, что булочка слишком вкусная, чтобы кидаться ею во всяких растерявших последний страх офицеров, но от души пнула под столом по начищенному до блеска сапогу, надеясь, что оставила пыльное пятно.
— Грей! Манеры! — строго одернула маменька.