Охота

Он всё прикидывал в уме, сколько у него останется лишнего дюраля, и хватит ли денег после его продажи, чтобы купить хороший мотор. Кажется, немного не хватало, но у него были деньжата в заначке. И всё-таки не отпускала его идея сделать две лодки из одной большой. Да, денег уйдёт на это много, но это будет две лодки.

А меж тем, солнце садилось, появлялась первая мошка. Саблин потушил окурок и выкинул его в рогоз, смотрел на уходящее солнце. Темень с каждым днём приходила всё раньше и раньше, до полярной ночи оставалось всего два месяца. Через месяц нужно будет собирать урожай. Потом зима. Тёмная, нежаркая, но душная и сырая зима. Потом весенние южные ветра, такие, что будут рвать солнечные панели с крыш домов и приносить из степи тучи пыли.

А потом… Потом ему в призыв. На службу. На целый год. Может в этот раз и воевать не придётся. Хорошо бы отсидеть весь год в траншеях без стрельбы. Китайцы последнее время, уже как пару лет, попритихли, нет былого напора, выдохлись. После Аэропорта серьёзных боёв он и припомнить не мог. Так, мелочи — толкания возле важных точек. Стычки за какой-нибудь опорный пункт, не более того. Похоронки с фронта приходили в станицу редко.

Он последний раз взглянул на падающее солнце и пошёл в дом, мошкара уже начинала донимать.

Панова с дедом так всё и сидели друг напротив друга. Продолжали тихо разговаривать. Солдаты снимали броню. Саблин ещё раз убедился, что она у них далеко не такая как у него. Всё другое, и привода, и компоновка, и даже крепления по-другому стоят. Сержант Мальков ничего ему не сказал про караул, значит, он ночью не дежурит. К нему никто из солдат не обращался, он сам тоже с ними не разговаривал, взял свой ранец, достал из него спальный брезент, без него в доме у деда мошкара ночью пожрёт. Снял броню, завернулся, и, подобрав поближе к себе дробовик и пистолет, завалился в угол дома, поближе к кондиционеру. Он хоть и старый и еле тянул, но выше тридцати, температуре расти не давал. И заснул, как засыпают тяжко работающие люди, или солдаты. То есть быстро и крепко.

Когда он по привычке, выработанной годами, проснулся в два часа ночи, он с удивлением узнал, что Панова всё ещё сидит напротив деда Сергея и слушает его. Было тихо, между ними горела не яркая лампа, они то и дело отмахивались от мошек, что пролезали в дом через негерметичные оконные рамы и старую защитную сетку. О чём они могли говорить столько времени? Что старый отшельник, который живёт на болоте десятки лет, мог рассказать такого интересного городской учёной женщине? Хотел бы Аким знать. Но говорили они очень тихо. Ничего слышно не было.

Он понял, что он ничего не услышит, и что вставать ему ещё рано, и повернувшись на другой бок Саблин закрыл глаза и тотчас уснул.

Семь утра, дождь моросит, капли прибили пыльцу, можно не натягивать маску с очками. Аким давно встал, помылся, поел своего, не дожидаясь, пока его пригласят к столу солдаты. Он вообще, после вчерашнего разговора с медиком, решил держаться от них подальше, раз они такие все засекреченные. Даже когда один из них, тот, что был на руле в его лодке, окликнул его:

— Урядник, давай завтракать.

Он отказался:

— Спасибо, я уже…

— На тебя готовили тоже, — наставила солдат.

Еда у них была отличной: рис с кусками настоящей морской, а не болотной, рыбы. Он всё равно не согласился:

— Я сыт. — Ответил он и пошёл к лодкам.

И когда он потянул из кармана пыльника сигареты, вдруг услышал в наушниках:

— Сержант, кто из людей свободен?

Это заспанным голосом говорила Панова.

— Сели есть, казак наш поел уже, прогуливается, что-нибудь нужно? Я могу потом поесть, — отвечал сержант Мальков.

— Не нужно, ешьте, урядник, слышите меня? — Произнесла женщина.

— Так точно, приём. — Ответил Саблин и тут же машинально губами потащил сигарету из пачки.