— Кудряшов, я вам что, неясно сказала, — заголосила Панова, — никаких мин.
— Есть — никаких мин, — сказал солдат.
— Саблин, ты говорил она крепкая, — как бы раздумывал вслух сержант.
— Жаба-то? Да не то слово. Я её брюхо распорол, потом картечью «десяткой» лопатку выворотил, потом хребет перебил, так она всё ровно на одной клешне своей ползла в рогоз. И ещё жрать меня пыталась, когда я её догонял. — Отвечал Аким.
— Если из пулемёта ей врезать, не сдохнет?
— Нет. — Он чуть подумал. — Нет, не думаю.
— Двенадцать миллиметров!
Он так говорил, словно Саблин не знал пулемётов. А между тем, Панова молчала, в разговор не лезла.
— Я её бил из ружья «десятки», картечь там побольше пули весит, в упор бил. И всё равно добивал тесаком. Такая живучая тварь.
— Ну, понял, — сказал сержант, вздыхая, словно он принимал самое главное решение в жизни, — Нефёдов, доставай пулемёт.
И Панова ничего не сказала, может и не по душе ей была эта затея, но она промолчала.
Даже Аким слышал, как на другой лодке клацнул затвор пулемёта.
— Готов, — сказал Нефёдов.
— Дай пристрелочный по кустам. — Произнёс Саблин. — Поглядим, что будет делать.
Но Нефёдов не выстрелил и не ответил. Конечно, у него был другой командир. Он ждал его приказа. И Мальков после паузы приказал:
— Давай по острову. Короткую. Вальцов, ты смотри за ней.
Пам-бам-бам-бам-бам-м…
Глава 18
У Саблина сердце едва не остановилось. Он ещё видел, как летели на землю и на воду острые листья рогоза, срезанные тяжёлыми пулями, но уже знал, что одна из пуль попала в существо. Тихий шипящий фон в наушниках, что наваливался и отливал обратно, стих. А по панораме престала ползти рябь.
«Убили, — подумал он, — первыми же пулями убили». И в душе ещё жила надежда, что только ранили, может…