Кошачья гордость, волчья честь

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нет, твой организм тогда никак не отреагировал бы, — отмахнулась кошка. — Во-вторых, я чувствую, что сейчас именно то время. В-третьих, мой организм сейчас как раз находится в наиболее оптимальной стадии регулярного цикла. И, главное, зелье действует; мне кажется, пора. — Она уверенно кивнула, окинув меня внимательным взглядом, поднялась с кровати и одним плавным движением стянула через голову свободную рубашку. Тяжелые темные волосы рассыпались по точеным плечам, и Велесвета отвернулась, чтобы аккуратно сложить одежду.

Сейчас она совсем не казалась юной девушкой: никакой подростковой угловатости, вполне сформировавшаяся фигура, стройная и пропорциональная. Округлые бедра, узкая талия, которую, кажется, можно было полностью обхватить двумя ладонями, небольшая красивая грудь. Отсутствие пышных форм не делало кошку менее привлекательной. Она была изящна, как тонкая костяная статуэтка, сходство с которой усиливала молочная белизна кожи.

Проклятое зелье действительно работало на отлично, влияя не только на физиологию, но и на инстинкты: я, ингвура мне на холку, несмотря на все безумие ситуации, на полном серьезе хотел сейчас эту женщину.

Вот только расслабленно отдаться этому состоянию и плюнуть на все мешал разум, который был категорически против происходящего.

— Прекрати, — прорычал я, дернувшись, когда кошка подошла к кровати и, опираясь обеими ладонями о мою грудь, уселась верхом мне на живот.

— Не дергайся, ты себе же делаешь хуже, повредишь руки веревкой, — мягко укорила она, ласково погладив меня ладошкой по щеке. Слова у меня на этом кончились, и из горла даже без частичной трансформации вырвался только яростный рык.

Все было неправильно! Настолько неправильно, что даже инстинкты замолкли, оглушенные диссонансом реальности и желаний. Под хвост Белогривому веревки и мое бессилие — на фоне основной проблемы это были мелочи, досадное недоразумение. В конце концов, при желании все это можно воспринимать как игру, и даже получить удовольствие. Главное, что буквально сводило с ума, заставляя сознание разрываться на части, — эта женщина не хотела близости. Не было запаха ответного желания, и ощущения утверждали, что я сейчас делаю то, на что не имею никакого права. Я делаю, а не эта дурная кошка!

— Ты сделаешь себе больно! — сквозь зубы процедил я, пытаясь дозваться до ее разума, но отчетливо понимая, что шансов у меня нет.

— Я знаю, — спокойно ответила она. — Не волнуйся, я умею терпеть боль, — ободряюще улыбнувшись, она приподнялась на коленях, переползла подальше и, закусив губу, аккуратно примерилась, помогая себе руками.

Я выдохнул сквозь зубы самое грязное ругательство, какое только знал. Собственные ощущения назвать приятными я не мог, но запах крови и боли тихонько всхлипнувшей Велесветы можно было сравнить с ударом кувалды по лбу; а кошка еще и заерзала, пытаясь устроиться поудобнее и, наверное, унять боль.

— Веля, замри! — прорычал я. — Замри, я сказал!

— Я делаю что-то не так, да? — тоскливо пробормотала она, но действительно замерла.

— Да! — коротко рявкнул я, хотя высказаться хотелось гораздо пространней и экспрессивней. — Все!

— Но я же…

— Да уж, теорию, что и куда, ты действительно знаешь, — перебил я. — Не двигайся, ингвура тебе на холку! И слушай. Сейчас ты очень аккуратно встанешь и развяжешь меня. Не перебивай! Развяжешь. Я обещаю, что никуда не уйду и помогу тебе с этой… проблемой века, но не так, понимаешь?! Так ничего не получится!

— Но зелье… — хмурясь, совсем уже тихо попыталась возразить тень.

— Велесвета, какое, Белогривому под хвост, зелье?! Тебе больно, и меня от этого наизнанку выворачивает! Я, может, форменный кретин в каких-то вопросах, может, даже где-то больной на голову, но я не ингвуров извращенец, чтобы желать женщину, которая, кроме боли, ничего не ощущает!

— Правда не уйдешь? — с сомнением проговорила она.

— Правда. Веля, развяжи меня. Пожалуйста. Честно, так будет лучше нам обоим. В отличие от тебя, я знаком не только с теорией.

— Да-да, десяток полукровок по всей степи, — насмешливо улыбнулась кошка, но — хвала богам! — действительно осторожно поднялась и занялась моими веревками.