Оро-Ич застыл, точно заледенел — а затем посмотрел на меня по-иному, с новым интересом.
А может, мне просто так показалось.
— Мы страшились недеяния, — выговорил-выпел он тихо, точно боялся, что слово его укусит. — Когда не желаешь причинять зла никому и ничему, когда видишь, сколь далеко простираются последствия одного-единственного поступка — великим становится соблазн не делать ничего, чтобы не нарушать равновесия. Поэтому я приветствую в Лагоне странников из иных земель и миров. Ингизу, который не боится судить и ошибаться; Эрнана Даймонда, жертвующего без колебаний и умеющего побеждать; ТанесиТейта, который действует без оглядки… тебя, Трикси Бланш, способную на любовь без сомнений, не теряющую разума и не ищущую выгоды. О, да, вам страх недеяния не знаком.
Мастер Лагона говорил всё тише, а я инстинктивно наклонялась, тянулась к нему, чтобы расслышать — и эмпатически, и физически, почти бессознательно. В какой-то момент он придержал меня за плечо, не давая совсем завалиться на пол, и внезапно поцеловал.
…учитывая чёрный раздвоенный язык, это был самый откровенный поцелуй в моей жизни — и одновременно самый целомудренный. А потом я закопалась в разросшиеся подушки, сгребла в охапку шрахов, одуревших от такого бесстрашия, и вырубилась.
Разбудил меня громовой чих прямо над ухом и хвост, мазанувший по лицу.
Декорации вокруг не изменились — тот же каменный мешок без единого окна, мягкие серые драпировки, раскиданные подушки для сидения. Шрахов нигде не было видно; наверное, отоспались и удрали пакостить с новыми силами.
Хорошо бы к врагам.
Внутренний хронометр показывал, что выключило меня часов на двенадцать по самым скромным прикидкам, и не сказать, чтоб отдых вернул ясность суждений. Осоловело моргая, я обошла свою импровизированную темницу — раз, другой, третий… На четвёртом, кажется, круге почувствовала, что по ногам дует, раздвинула драпировки и обнаружила туннель, резко ныряющий вниз. Вёл он в смутно знакомую комнату с бассейном; на потолке там вращались абстрактные световые узоры, а сбоку — ещё один длинный извилистый ход к крохотному закутку с удобствами.
Весьма своевременно, надо заметить.
Потом я, всё ещё медленно соображая, кое-как привела себя в порядок: с опаской напилась из бьющего из стены источника, искупалась в тёплой воде и как следует выполоскала волосы — песка в них было на целый пляж, спасибо урагану Варасы. А когда вылезла из бассейна, то с удивлением обнаружила, что мои лохмотья исчезли. Затона ступенях лежали два комплекта одежды — белый с тёмно-красным шарфом, явно по моим меркам сделанный, а второй мужской, чёрный…
— Тейт, — выдохнула я шелестяще — и понеслась вверх по туннелю.
Пытаться на ходу влезть в костюм оказалось дурной идеей. Руки стали неловкими, как чужими, и путались в рукавах; ноги скользили по наклонному полу. В серые драпировки на выходе я влетела, как в паутину, забарахталась, кое-как выползла на четвереньках — и почти сразу увидела арку проёма в противоположной стене, обрамлённой живописными складками рыжей ткани.
Даже не намёк — громогласное приглашение.
Чем дальше, тем больше становилось драпировок; постепенно они светлели, выцветали, делались нежнее, и вот вскоре уже я точно плыла среди шёлковых, ласкающих кожу облаков, а наступать на них и вовсе казалось кощунственным. Свет сочился со всех сторон — и одновременно ниоткуда, как будто сам воздух порождал сияние, и из-за этого всё выглядело нереальным. Тревожил чувства дурманный запах чистоты — холодная роса на рассвете, сухое дерево на свежем, расходящемся ещё расколе, обжигающая стерильность раскалённого металла… А потом стены вдруг раздались, распустились, как лепестки цветка, потолок рванулся вверх, пол накренился, и я кубарем покатилась вниз.
Тейт, обнажённый, спал на самом дне, свернувшись калачиком в ворохе бледно-серых суфлейных облаков. Он сначала поймал меня — и только потом, кажется, очнулся.
— Я живой, — хрипло и немного удивлённо проговорил он. На фоне туманных драпировок, в рассеянном свете его ало-рыжие волосы точно пылали. — Я живой, и ты тоже живая, — повторил он, с нажимом проводя ладонью мне по щеке.
Прикосновение было почти невесомым; мозоли, трещинки, огрубелости — всё пропало, кожа у него стала нежная и влажноватая.
— Тейт… — выдохнула я и сглотнула беспомощно. Горло перехватило.
— Мне такой дурацкий сон снился, Трикси, как будто я исчез до конца и превратился в огонь, — сказал он растерянно. — И подумал ещё: ну и глупо же бояться, это ведь и есть я настоящий… А потом вспомнил про тебя, и очень захотел назад. И никак не мог.
ebooksa