Мичман Ищук был дисциплинированный и дурацких вопросов не задавал. Надо дёрнуть – дёрнет. А ещё он был Гай Юлий Цезарь, то есть умел делать несколько работ сразу.
Ну и – приходит этот второго ранга на зону номер два, заходит в «семёрку» и говорит: пропало основное освещение, то есть вырубайте его на фиг. Кто-то сказал «есть» и пошёл к щиту вырубать. А Ищук возле рубильника аварийного освещения за углом наготове стоит, а чтобы зря время не терять, в трёхлитровой банке белую краску палочкой размешивает – где-то что-то подкрасить в «сарае» собирался. Банка в левой руке, к пузу прижата, а палочка, соответственно, в правой.
Тут гаснет свет, и в «сарае» становится темно, как в ж… э-э… в животе у Патриса Лумумбы. Ищук тянется к рубильнику, шагая к нему, но обо что-то спотыкается и…
В общем, аварийное освещение включилось чётко, но с трёхсекундной задержкой, во время которой произошёл грохот, звон и характерный шум, каким в кино сопровождается падение отрицательного героя с пятого этажа на обляпанный мокрой глиной танк с бубенцами. Всё это вот тут, рядом, за углом, поэтому все пошли смотреть – интересно же. И этот второго ранга тоже пошёл смотреть. Заходим за угол, а там в тусклом свете аварийных лампочек стоит… м-м… даже не знаю, как назвать. И сам весь белый, потёками, и вокруг него по палубе белая краска ПФ блестящим трёхметровым пятном. Такая шикарная античная статýя белого мрамора, свежая, прямо из рук Поликлета, только ростом метр шестьдесят. И в белой этой голове разлепляется ротовое отверстие:
– Тащ танвторанга, старший мастер мичман Ищук.
А этот в ответ, всем нам, и опять наставительно:
– Три секунды задержки – это много. Надо, чтоб аварийное освещение включалось быстрее. Сами видите. Перерегулируйте так, чтобы две секунды было. А лучше одна.
И пошёл на выход. Мы строго посмотрели на Ищука: мол, всё ясно? Перерегулируй на две секунды! А лучше на одну! И он сказал: «Есть!»
А потом заходит майор Шерешнин, весь такой старший инженер по технике безопасности (сокращённо – СИТБ), во второй сборочный зал, а там к переборке раскладная лестница прислонютая, составленная из двух; никто её внизу, конечно, не придерживает, а на самом её верху – военно-морской прапорщик Саня Горшков, тот ещё шалопай, с ведром краски и кисточкой. Красит типа.
– А ну, слазь!!!
Слез.
– Почему без страховки?! Кто так красит?! Мазня! Кисточку надо во как держать! И вот так, вот так... Понял? А ну, дай сюда ведро. Держи трап и смотри, как надо.
Где-нибудь в других войсках матросика бы послали красить, но в морских ядрёнутых в сборочный зал ещё далеко не всякого офицера пустят, так что нету у нас тут матросиков, всё сами, ага, всё сами...
Саня ботинком в одну ножку лестницы упёрся, голову задрал и смотрит, как матёрый военно-морской майор там наверху кисточкой мажет. Красиво, заметим, мажет. Профессионально.
И тут у него, у Сани, вдруг за спиной – звук открываемой двери и бодрый голос дежурного по залу:
– Тащ капитан второго ранга! Дежурный по залу номер два мичман Соловьёв!
Вот такие вот неожиданные заходы – и не кто-нибудь, а несвоевременный проверяющий из управления флота, с Владивостока. Недавно назначенный притом.
Саня инстинктивно поворачивается лицом к начальству и старательно вытягивается в струнку. Оставшаяся без упора лестница, разумеется, едет назад и вниз, с положенным грохотом падает, а за ней сверху и майор с ведром и кисточкой. Там падать есть откуда, метров восемь примерно. В итоге снова мы имеем античную статýю, только теперь уже цвета «слоновая кость». Не выпустившую из рук ведра и кисточки. Челюсть проверяющего отваливается в удивлении – всё ж не каждый день такое табло увидишь – потом с рёвом возвращается на место:
– А позвать сюда СИТБ!!!
На что матёрый майор ему встаёт и сообщает: