— Так вышло, что ты не получил свою долю. Ведь он убил себя. Да?
— Я не получил свою долю, — с расстановкой произнес Филдинг, — поскольку делить было нечего.
— Как это?
— Камилла не получил денег. Она их не принесла.
Миссис Филдинг на какое-то мгновение потеряла дар речи, потом воскликнула:
— Это неправда! Я отдала ему две тысячи долларов.
— Вранье, Ада! Ты обещала ему две тысячи, но так и не принесла.
— Я клянусь, что отдала ему деньги. Он положил их в конверт и спрятал под рубашку.
— Я не верю…
— Придется поверить, Филдинг, — вмешался Пината. — Там их и нашли, под рубашкой.
— Под рубашкой? Деньги все время были у него под рубашкой?
— Конечно.
— Так почему же этот грязный ублюдок… — Из Филдинга посыпались ругательства, и, хотя упоминался в них Камилла, чувствовалось, что ругает он прежде всего самого себя, ругает и никак не Может остановиться. Складывалось впечатление, будто он копил эти ругательства долгие годы, как деньги для какого-то грандиозного замысла, собирал проклятия для своего старого друга и старого врага, для Камиллы. Пинату поразило, сколько чувств скрывалось за этими ругательствами. Деньги сами по себе не могли стать причиной: они никогда не интересовали Филдинга настолько, чтобы прикладывать к их добыванию слишком значительные усилия, не говоря уже о том, чтобы кого-нибудь за них убить. Может, он вел себя так потому, что его взбесил обман Камиллы? Но эта гипотеза еще менее соответствовала истине. Во-первых, он до сегодняшнего дня не знал об обмане, во-вторых, он был не из тех, кто кидается на обидчика в открытой драке. Если он сердился, то просто уходил, так же как уходил в других непростых жизненных ситуациях.
Филдинг вдруг зашелся в приступе кашля. Пината налил полстакана виски из стоявшего на столе графина и протянул ему. Через десять секунд после того, как Филдинг одним глотком осушил стакан, кашель прекратился. Он вытер рукой рот — жест получился символическим, словно он загнал обратно в глотку слова, которым не нужно было выходить на свет.
— И никакой лекции о пользе воздержания? — хрипло спросил он. — Спасибо, добрый проповедник.
— Ты был рядом с Камиллой в ту ночь, Филдинг?
— Черт! Неужели ты мог подумать, что я настолько доверял ему, что отпустил бы одного? Скорее всего, он не смог бы вернуться обратно в Альбукерке, даже если бы очень захотел. Он умирал.
— Расскажи, как это произошло.
— Я не все могу вспомнить. Много тогда выпил, купил бутылку вина — ночь была холодная. Кудряш не пил: он хотел встретиться с сестрой, а она терпеть не могла пьянство. Когда он вернулся из дома сестры, то сказал, что позвонил Аде и она сейчас должна принести деньги. Я ждал за будкой стрелочника. Ничего не мог разглядеть в этой чертовой темноте, но слышал, как приехала и через несколько минут уехала машина Ады. Я подошел к Камилле. Он сказал, что Ада передумала и денег у нас нет. Я сказал, что он врет. Камилла вынул из кармана нож и раскрыл его. Он грозился убить меня, если я не уйду. Я попытался вырвать у него нож, неожиданно он упал — и прямо на него. И все. Он был мертв в одну секунду. Раз, и все.
Пината не во всем поверил рассказанному, однако был уверен, суд присяжных эта история могла бы убедить в том, что Филдинг действовал в рамках самозащиты. Многое говорило за то, что дело просто не дошло бы до суда. Кроме заявления Филдинга, никаких улик против него не существовало, и вряд ли он стал бы так откровенничать с полицией. Кроме того, окружному прокурору явно не улыбалось снова открывать, да еще без серьезных оснований, закрытое за четыре года до этого дня дело.