— Тогда поспеши. Меня мучит жажда.
— Сейчас.
Она налила ему полстакана виски и отвернулась, словно для того, чтобы не видеть, как он пьет, не чувствовать эту страшную зависимость, от которой он не мог избавиться.
— Что будет с моим отцом? — спросила она Пинату. — Что они ему сделают?
— Я думаю, ничего, — голос Пинаты звучал куда нежнее, чем того требовали обстоятельства.
— Сначала им понадобится меня найти, Дэйзи, детка, — заметил Филдинг. — А это будет непросто. Я и раньше исчезал без следа, и теперь сумею. Можно сказать, за эти годы у меня появился подлинный талант. Этот бойскаут, — он нацелил на Пинату указательный палец, — может петь своим дружкам из полиции сколько влезет. Бесполезно. Против меня нет улик, кроме тех, что я ношу внутри себя. А к ним, что ж, к ним я уже привык.
Он легко и нежно погладил Дэйзи по волосам.
— Я справлюсь. Не волнуйся за меня, Дэйзи, детка. Я буду то тут, то там. Как-нибудь даже черкну тебе пару строк.
— Не уходи так, так быстро, так…
— Ну, ну. Ты слишком большая девочка, тебе уже нельзя плакать.
— Ну, пожалуйста, не уходи, — просила Дэйзи.
Но она знала, он сейчас уйдет, а она снова начнет его разыскивать, будет узнавать его лицо среди чужих лиц, видеть в пролетающих мимо автомобилях, за закрывающимися дверями лифтов.
Она попыталась обнять его. Он быстро сказал: «До свидания, Дэйзи» — и рванулся к двери.
— Папа…
— Не называй меня больше папой. Кончено.
— Подожди, Филдинг, — сказал Пината. — Не для протокола. Что такого сказал или сделал тебе Камилла, что ты пришел в такую ярость и убил его?
Филдинг не ответил. Он обернулся и посмотрел на бывшую жену ненавидящим взглядом. Затем вышел. Дверь закрылась за ним со стуком, похожим на последний удар молотка, которым забивают гвозди в крышку гроба.
— Почему? — спрашивала Дэйзи. — Почему?
Ее тихий печальный шепот, казалось, бился во всех углах комнаты в поисках ответа.
— Почему это должно было случиться, мама?