И в полном противоречии с тем, как звучал ее голос: нежно и сладко, словно сочась медом, — на каменном лице матери так и остался след чего-то мерзкого, что никак не вписывалось в общую благостную картину.
— Он был очень пьян, — продолжала миссис Филдинг. — Он назвал меня «детка».
Какое-то время спустя, лежа в постели, Дэйзи думала вовсе не о пьянице, назвавшем ее мать «детка», а о настоящем приемном ребенке, который может скоро стать ее ребенком, ее и Джима.
— Что же ты еще раз не позвонил, папа?
— Мне здесь разрешают только один звонок.
— Разрешают? Кто?
Он ответил застенчивым смешком, оборвавшимся на середине:
— Ты знаешь, я слегка пьян. Ничего серьезного не случилось, но долларов двести мне бы пригодились. Я не хотел, чтобы твое имя с этим как-то было связано, и назвался другим именем. Я подумал, что у моей дочери в городе хорошая репутация, так что нечего было втравливать ее напрямую. Дэйзи, Бога ради, помоги мне!
— Я ведь всегда тебе помогаю. Правда? — спокойно сказала она.
— Конечно. Ты хорошая девочка, Дэйзи, ты ведь любишь своего папу. Я никогда не забуду, как ты…
— Где ты сейчас находишься?
— В нижнем городе.
— В отеле?
— Нет. В офисе одного человека. Его фамилия Пината.
— Он тоже там?
— Да.
— И ты говоришь при нем?
— Он все равно уже все это знает, — пояснил ее отец и снова рассмеялся, негромко и смущенно. — Мне пришлось рассказать ему правду о том, кто я такой и кто моя дочь, иначе бы он меня не вытащил. Он выступил поручителем и освободил меня под залог.
— Так ты был в тюрьме. За что?
— Господи, Дэйзи, неужели тебе нужны подробности?