– Сомневаюсь, – буркнул Лестрейд.
– В самом деле? – Холмс поднес фотографии поближе к свету фонаря. – Тогда позвольте помочь вам в сличении почерков. Автор последнего письма очень усердно заменяет строчные «п» и «з» прописными. В трех предложениях он повысил буквы шесть раз. В первом же из посланий, подписанных Гардинером, восемнадцать строк и заглавная «З» встречается единожды, в то время как «П» – ни разу, хотя слов, начинающихся с этой буквы, предостаточно. А во втором письме, состоящем из тридцати шести с половиной строчек, вовсе нет ошибок такого рода.
– И о чем же, мистер Холмс, это свидетельствует? – спросил Лестрейд с нескрываемым скептицизмом.
– Сей факт говорит о том, мой дорогой друг, что кто-то заметил странную особенность гардинеровской манеры письма и воспроизвел ее с излишним усердием. Теперь посмотрим на само начертание букв. Последнее письмо написано рукой, умело копирующей почерк обвиняемого, только гораздо более ровно и аккуратно. Многие из тех, кто промышляет подделкой чеков, оказались бы за решеткой, если бы наши банковские служащие знали: человек не может дважды вывести свое имя совершенно одинаково. Абсолютное сходство двух подписей означает, что одна из них – тщательно изготовленная фальшивка.
– И какой же вывод вы хотите сделать, мистер Холмс?
– Очевидно, Лестрейд, что письмо, в котором жертве назначается встреча, намеренно написано чужим почерком, только более четким, нежели у Гардинера. Да и стиль не такой небрежный. Кроме того, обратите внимание на конверт.
Инспектор медленно прочитал:
– «Мисс Харсент, Провиденс-хаус, Пизенхолл, Саксмандем».
– Вот! – торжествующе воскликнул Холмс. – На штемпеле стоит: «Йоксфорд». Именно к йоксфордскому округу и относится деревушка Пизенхолл. Судя по отметкам на конверте, письмо бросили в ящик напротив почтовой конторы Харрена, что на главной улице, а оттуда его забрал почтальон. Добавлять к адресу «Саксмандем» было ни к чему. Эта станция действительно самая крупная поблизости, и ее следовало бы указать, если бы послание отправляли из Ипсвича. Но в данном случае давать такой адрес столь же бессмысленно, как писать «Лондон, Англия» на конверте, пересылаемом с одной столичной улицы на другую. Уильям Гардинер, живущий в Пизенхолле не первый год, не направил бы письмо, адресованное соседке, в Саксмандем.
– Если только он не пытался скрыть свои истинные намерения, – заметил Лестрейд.
– Если только он не старался привлечь к себе внимание, – рассмеялся Холмс. – Хочешь запутать следы – поезжай в Саксмандем и отправляй письмо оттуда. Это было бы логично. В общем, сегодня днем, по приезде, я был готов признать Гардинера убийцей. Однако с вашей помощью, мой дорогой друг, к вечеру я понял: его вина практически полностью исключается.
Этот пассаж задел инспектора за живое, и он раздраженно выпалил:
– Как угодно, Холмс, только времени у меня мало! Не сочтите, что я злоупотребляю вашим гостеприимством, но желательно обсудить алиби Гардинера сразу после ужина. Факты нам известны, а дополнительное расследование едва ли потребуется. Я не могу поселиться в Ипсвиче навечно.
– Боже мой, Лестрейд! Вы же провели здесь всего несколько часов!
Дорогой все молчали, что нисколько меня не удивило.
Двор «Белой лошади», куда привез нас кеб, обступали деревянные и кирпичные постройки. В старом приземистом здании гостиницы царило оживление, вызванное прибытием барристеров на выездное заседание суда, которое должно было состояться в зале графства. В подобные дни «Белая лошадь» становилась местом сбора адвокатской братии, но мистер Уайлд отказался от ужина с коллегами и предпочел нашу компанию. Когда мы вчетвером сели за стол в обшитой панелями столовой, лед, как говорится, начал таять. По молчаливому соглашению во время трапезы мы не касались вопросов, над решением которых нам предстояло биться добрых полночи.
4
По обыкновению, Холмс заказал для нас спальни с общей гостиной. Он, Лестрейд, мистер Уайлд и я удобно расположились в креслах вокруг столика с графином виски, кувшином горячей воды и нарезанным лимоном.
– Итак, приступим, – сказал Холмс, обводя нас взглядом. – Факты, в которых не приходится сомневаться, просты и немногочисленны. Тридцать первого мая Роуз Харсент получает послание без подписи: любовник просит женщину поставить зажженную свечу на чердачное окошко ее каморки в Провиденс-хаусе в десять часов вечера, а в двенадцать обещает прийти. Написано ли это письмо рукой Гардинера, остается под вопросом.
– Авторство установлено, – тут же отрезал Лестрейд. – Мистер Томас Геррин дважды заявлял об этом в суде. Он выдающийся почерковед.
ebooksa