– Или выдающийся шарлатан, – спокойно ответил Холмс. – Так или иначе, вернемся к вечеру тридцать первого мая. Роуз ставит на окно свечу, которая горит десять минут или около того. Обвиняемый и его соседи в этот момент стоят в дверях своих домов или на улице, наблюдая грозу. С дороги Гардинер увидел бы огонек в окне Роуз за двести ярдов. Оставив в стороне прочие соображения, мы можем сказать, что в десять вечера жертва была жива, а в восемь утра уже мертва.
– В четыре, – торопливо добавил я, – если не в два. Об этом свидетельствовало трупное окоченение.
– Пусть так. – Холмс опустошил свой стакан и заглянул в листок с записями. – Гардинера и его жену позвала к себе соседка, миссис Розанна Дикенсон, вдова торговца скобяными изделиями. Она боится грозы. Жена обвиняемого входит в ее дом около половины двенадцатого, а сам он задерживается, сказав, что хочет проверить, спят ли дети. Но вскоре – этак без четверти двенадцать – он тоже является к миссис Дикенсон. Она отзывается о нем как о спокойном и серьезном человеке. В ту ночь он пожаловал к ней в домашних туфлях, одетый слишком легко даже для прогулок в теплую погоду, не говоря уж о том, чтобы расхаживать по деревне в разгар грозы. Супруги долго сидят у миссис Дикенсон и уходят от нее вместе в третьем часу ночи. Насколько я понимаю, эта женщина перекрестному допросу не подвергалась. Стало быть, суд не усомнился в ее показаниях, и мы также можем считать их правдивыми?
Наш друг из Скотленд-Ярда отнял трубку ото рта.
– Думаю, да, – изрек он.
– Очень хорошо. По словам миссис Гардинер, они с мужем сразу же вернулись домой и легли спать. Как она припоминает, около двух пополуночи стало светать. Напомню вам, что дело происходило первого июня – в пору ранних рассветов. Ложась в постель в два часа двадцать минут, женщина сказала мужу: «Уже почти утро». Стены пизенхолльских домишек тонки, поэтому другая соседка, Амелия Пеппер, слышала голос миссис Гардинер и ее шаги по ступенькам, когда та возвращалась от миссис Дикенсон. Жена обвиняемого плохо себя чувствовала и не могла заснуть, пока часы не пробили пять. Ее муж все это время находился с ней рядом. Таким образом, он не мог никого убить после одиннадцати сорока пяти, если, разумеется, принять за истину показания миссис Гардинер.
– Чего не следует делать, – быстро возразил Лестрейд. – После двух часов ночи у обвиняемого алиби нет.
Холмс смерил инспектора равнодушным взглядом:
– В таком случае, Лестрейд, не помешает воспользоваться здравым смыслом. Загляните в календарь, и вы узнаете, что в это время года солнце всходит в два часа сорок пять минут, а светает еще раньше. Будь я на месте человека, намеревающегося убить Роуз Харсент, я бы выбрал для этого темное время суток. Право, ранним летним утром опасно идти по главной улице деревни, где бдительный сосед может увидеть тебя из окна или даже встретиться на пути. Пизенхолл – это вам не Парк-лейн и не Бейкер-стрит. Деревенские жители встают на рассвете, а не через несколько часов после него. Кроме того, по свидетельству медиков, преступление произошло не позднее двух-трех часов или, если принять во внимание ничем не подкрепленную версию доктора Лэя, в четыре.
– Совершенно верно, – сказал я, прежде чем Лестрейд успел вмешаться. – К тому же в момент смерти мисс Харсент находилась в кухне, а огонек на ее окне был погашен. Допустим, возлюбленный не сдержал обещания явиться в полночь. Думаю, она не стала бы ждать в одной сорочке два часа или дольше, а поднялась бы к себе в комнату.
– Вас, джентльмены, вероятно, забавляют подобные спекуляции, но я смотрю на вещи иначе! – вскинулся Лестрейд, который больше не желал молчать. – По словам доктора Лэя, до четырех часов жертва могла быть жива. Раз так, то она действительно сидела допоздна в кухне и ждала своего любовника, хотя подобное поведение и кажется неразумным. Или женщина спустилась из своей спальни, поскольку была в одной ночной рубашке, – может, услышала стук или заметила другой сигнал. На мой взгляд, этого вполне достаточно.
– Достаточно для подозрения, но слишком мало для признания человека виновным, – тихо произнес Холмс. – На вашем месте я бы заключил, что убийство совершилось до визита Гардинеров к миссис Дикенсон, а не после. То есть не позднее одиннадцати сорока пяти.
– Это вполне вероятно, мистер Холмс.
Мой друг задумчиво воззрился на стакан с виски:
– Вы находите? Последним человеком, видевшим Роуз Харсент живой, стала миссис Крисп: в десять вечера она пожелала своей служанке доброй ночи, а через четверть часа сама легла в постель и уснула. Ночью леди разбудил звук удара, за которым вскоре последовал крик. Сперва она сказала, что это произошло в полночь, однако потом начала сомневаться. В любом случае было еще темно. Но не важно. Если Роуз убита Гардинером, то нам следует рассматривать промежуток времени от десяти пятнадцати до одиннадцати сорока пяти, даже меньше: в ту минуту обвиняемый в домашних туфлях уже переступал порог соседского дома. Значит, он покончил с Роуз до половины двенадцатого.
– Думаю, так и было, – решительно заявил Лестрейд.
– А что вы скажете о крови, которая алела на его одежде, когда он явился к вдове?
– Какой крови?
– Вот именно, мой друг. Никакой. Предполагают, будто Гардинер перерезал молодой женщине горло в момент борьбы. Да, жертва, безусловно, сопротивлялась, если миссис Крисп слышала удар и чей-то вопль. Грохнула о стену резко распахнутая дверь кухни, а кричала несчастная Роуз Харсент. Это был последний звук, который вырвался из ее груди.
– Я не совсем вас понимаю, Холмс.
ebooksa