Грохнуло метрах в четырех. Шатнулось сознание, но устояло. Он вылетел из ямы, живой, чрезвычайно злой, с самыми серьезными намерениями! Еще не осела пыль, но он видел их фигуры — все здесь, как по струночке. Они не ожидали демарша, и этой заминки хватило. Глеб открыл огонь, подбадривал себя львиным рыком. Все десять последних пуль разлетелись веером одной очередью. Диверсанты закричали, разбежались кто куда. Завизжал от боли майор Рубанский, согнулся пополам, схватившись за простреленное плечо. И это было, похоже, единственное достижение в данную минуту. Но тоже неплохо, черт возьми! Целого главаря зацепить! Майор не устоял, повалился на бок, кровь брызгала из плеча. Бандиты растерялись и опоздали с ответным огнем. Этой паузы оказалось достаточно, чтобы Глеб перепрыгнул через последний камень, вылетел на пустырь, рванулся, как спринтер на финише! А в следующий миг съехал на задней точке в овраг, недоумевая на ходу, почему еще цел. Бандиты, попавшие впросак, кричали, а Глеб убегал по пади расщелины — с ощущением полного фиаско, свежими ссадинами, с автоматом, за неимением боеприпасов превратившимся в обычную колотушку…
Он подозревал, что разозлил своих оппонентов окончательно. Не дает им покоя, мотает нервы, да еще и офицера подстрелил. Может, этого тоже прикончат, чтобы не задерживал? Диверсанты ушли. Поняли, что он истратил последние патроны, и расслабились. Глеб выбрался на поляну, нашел то место, где подстрелил майора, осмотрел землю. Крови из командира вылилось прилично, но вряд ли он сдох от этой потери. Пойдут еще медленнее, но все равно пойдут. Поляна была завалена стреляными гильзами. Он выскользнул за скалу, подбежал к кустарнику, где развесил джинсовую куртку. Она по-прежнему висела! Осмотрелся — нет ли растяжки или другого сюрприза, — стащил ее и бросился в скалы. Оказавшись в безопасности, осмотрел куртку. Испортили вещь! И как теперь носить? В приличное общество не выйдешь! Он натянул на себя куртку, простреленную в десяти местах, — делать нечего, не за горами вечер, а ночами в горах прохладно. Задумался — противник далеко не ушел, но определенно в пути. Раненому майору нужна медицинская помощь, иначе «даст дуба» в этих горах. Не станут диверсанты размениваться на засады, чтобы отомстить…
Как же Глеб ошибался! Он понял это, когда вышел на дорогу. Лучше бы не делал этого. Ударила раскатистая очередь! Его счастье, что у автоматчика не хватило терпения подождать, пока он выйдет на открытое пространство! Пули плющились о камни, рикошетили. Глеб спрятался в расщелине между булыжниками, но стоило лишь снова подняться, как опять застучал автомат. Он рухнул, ударился челюстью, возненавидев весь свет, и, ползя, пока оставались силы, отчаянным рывком перекатился через завал. Из-за скалы уже выскакивал, бешено вращая глазами, рядовой Пахоменко — взбесившийся бычок! Он менял магазин — это и спасло от самого страшного. На шум повалили остальные — поджидали, демоны! Оборванные, грязные, словно месяц жили в тайге без мыла и шампуня! Недостатка в патронах они до сих пор не испытывали. За спинами Волошина и Костюка мелькала серая физиономия майора — командир был «на ходу», хотя левая рука висела на перевязи. Глеб нырнул за скалу, опрометью бросился к другой, не рассчитал вираж, саданулся плечом, выбегая на открытый участок, обернулся: диверсанты, раздосадованные своим стрелковым мастерством, лезли за ним через камни. Секунд пятнадцать в запасе — есть время подумать, как обвести их вокруг пальца и «сделать ноги». Он пробился сквозь заросли к оврагу — и вопль ужаса вырвался из горла! Он чуть с разгона не сверзился в обрыв, под которым неслась горная река! Нога провалилась — грунт был мягкий, податливый, как ил. От обрыва отвалился шмат глины с травой. Его спасла ветка кустарника, за которую он ухватился. Тело по инерции тащило вперед, нога проваливалась глубже. Глеб извернулся, схватился второй рукой за куст. Острые иглы впились в кожу — да бог с ними, не об этом надо думать! Подтянулся, выбрался на безопасный островок, глянул вниз, ух, ё…
И снова заработала творческая фантазия. Его пока не видят, но вопль слышали — а вопил Глеб душевно. Пусть так и будет. Он бросил автомат на ветки спасшего его кустарника, сорвал покрывало с пояса, кинул на обрыв, сам метнулся, пригибаясь, вправо вдоль пропасти — и побежал по знакомой поляне. Вонзился в кустарник, закрывая голову руками, упал, пополз между плотными стеблями. Хватит, довольно, решил он и затаился. Упругие ветки сомкнулись за спиной.
Прошло секунды три, и кусты над обрывом заходили волнами. Диверсанты ломились к пропасти. Поневоле становилось интересно. К сожалению, у них хватило ума не сверзиться вниз, вовремя остановились. Он видел, как они жались к кустарнику над обрывом, вытягивали шеи. Пахоменко что-то крикнул, снял с ветки автомат Глеба, Волошин поднял свисавшее с обрыва покрывало, бросил товарищам что-то односложное. Те задумались. Безусловно, они слышали вопль. Костров осторожно опустился на корточки, осмотрел место, где капитан Туманов чуть не ухнул в реку. Или ухнул? Часть обрыва поплыла, продавилась. Он взялся за ветку, чтобы не упасть, глянул в пропасть и попятился, недоверчиво покрутив головой. Все трое стали что-то обсуждать. Да нечего тут обсуждать! Глеб уже изнемогал. Обломанные ветки впивались в кожу, он давился грязью. Комары гудели, как сверхзвуковые истребители, шли в атаку, бесцеремонно грызли, а он не мог даже пошевелиться.
Обсуждение завершилось — по всей видимости, в его пользу. Трое диверсантов выбрались из кустов на поляну, держась подальше от края пропасти. Эти трое тоже выглядели неважно — уставшие, какие-то бледные. Выживать в условиях горно-лесистой местности их явно не учили. Еще и постоянный страх. Костюк что-то бросил Волошину. Тот облизнул сухие губы, скинул с плеча автомат и хлестнул длинной очередью по кустам, в которых скрывался Глеб! Посыпалась листва, затряслись ветки. Возьми этот стервец чуть ниже, и все бы кончилось очень плачевно…
Лицо гудело, конечности почти не слушались. Уже начали стираться грани между бредом и реальностью, когда троица неохотно покинула поляну. «Нужно вставать, поднимайся, ленивец! — подталкивал его в затылок проснувшийся ангел-хранитель. — Приходи же в себя, вали отсюда, сделай что-нибудь, чтобы не сдохнуть в этой земле!»
Небо переливалось оттенками оранжевого и красного, когда Глеб выполз из кустарника, облепленный грязью и листвой, и пополз в южном направлении вдоль пропасти. Двигался он с переменным успехом — ползком, на корточках, потом поднялся, начал выбираться на дорогу. Выйдя к ней, он обнаружил, что природа погружается в сумерки, полумгла накрывала горную долину. Передышка не пошла на пользу — он с трудом заставил себя подняться. Утешало одно — в рядах противника то же самое, люди устали до безобразия, у них раненый командир, который после ранения отнюдь не стал добрее. Не пойдут они на ночь глядя по дороге с «потусторонним» движением…
Глеб уговаривал себя: теперь они поверили, что он погиб. Засады на дороге быть не должно. Он брел по еле видимой в полутьме полосе, спотыкался о камни. Темнота сгущалась, становилось прохладно, и Глеб пожалел, что выбросил покрывало. Горный кряж приблизился, но скальное царство не думало кончаться. Иногда он останавливался, садился на колени, включал зажигалку и осматривал дорогу в поисках следов. Следы были. Не так давно здесь проходили люди.
С наступлением темноты скорость передвижения упала до предела. Как-то незаметно стала подрастать растительность. Появлялась травка, пригорки, топорщились кустарники. Глеб ушел с дороги, вскарабкался на покатый холм, заросший травой, и со стоном повалился в мягкий ковер, вытянув ноги. Сон навалился мгновенно — он вскочил, затряс головой. Только не сейчас! Сделал, не вставая с колен, пару взбадривающих упражнений, затем высыпал на траву содержимое сумки. Сущие богатства — остатки воды, остатки сухарей и печенья, шоколадка, репеллент от кровососущих, а главное, пачка сигарет — самый ценный приз в нелегкий час. В кожаном футляре на самом дне обнаружилась примитивная аптечка — таблетки, перекись, мази от ожогов и нарывов, бинты с ватой. Он урчал от удовольствия, стаскивая с себя одежду. Окатился с ног до головы репеллентом — облегчение неимоверное, смазал перекисью расцарапанные места, пожертвовал немного воды, чтобы оттереть засохшую кровь, наглотался обезболивающих таблеток. Он делал все старательно и по плану. Продукты разделил на большую и маленькую кучки, последнюю съел, запил водой, оставив чуток в бутылке. После этого с наслаждением закурил. Вытянул ноги и дымил, закрывая огонек ладонями. За первой сигаретой поджег вторую. Утолил никотиновый голод, перевернулся на живот, начал осматривать северное и западное направления. Горы накрывала непроницаемая дымка. Рельефно выступали скалы — и чем дольше он в них всматривался, тем отчетливее они становились. Луны и звезд в этой местности не было — все прорехи в небе затянула мгла. Вертолеты «армии спасения» не летали, спецназ на парашютах не высаживался. И все же Глеб пристально всматривался в ночь, рассчитывая что-то увидеть…
И он увидел! Но не там, где рассчитывал, чуть севернее, ближе к перевалу между двумя горными шапками. Похоже, туда сворачивала дорога — банда не могла от нее отдалиться. На темно-фиолетовом фоне вился сизый дымок. Едва заметный — стоило усилий и терпения его обнаружить. Что-то блеснуло под дымком — костер! Видимо, в ямке развели, чтобы в глаза не бросался, но переборщили с растопкой — и пламя взвилось. Огонек исчез, но дымок остался. Он запомнил это место — за скалами, разбросанными «ковшом», как звезды Большой Медведицы. Ориентир — стреловидный «краеугольный» камень, торчащий в небо плохо заточенным карандашом. В тех местах проходила граница между растительными предгорьями и каменным царством долины.
Дымок похудел, укоротился, стал расползаться по ночному воздуху. Полностью удовлетворенный, Глеб снова перевернулся на спину, взялся за третью сигарету. Наручные часы с него не сняли. В них имелся будильник, и он завел их на два часа ночи, вряд ли бандиты выступят раньше. Пристроил сумку под голову. Долго ворочался, не мог уснуть, хотя еще недавно падал с ног и засыпал на ходу! Обычное дело: засыпаешь дольше, чем спишь! И все же уснул — приказал себе, расслабил тело и мозг. А когда ненавистный будильник подал сигнал к побудке, начались нечеловеческие муки: глаза не открывались, любое движение заставляло страдать. Ни есть, ни жить не хотелось. «Выдохся, сломался, капитан? — костерил он себя. — Хотя извини, нельзя сломать то, что не работает, турист ты хренов!»
Он шел по дороге, постепенно ускоряясь, приходя в чувство. Часть пути даже пробежал, вернул себе форму. Не все так плохо, как казалось. Памятная скала теперь была справа. Возвышалась на фоне загадочного крымского неба. Глеб ушел с дороги, начал осваивать каменистую местность. Скала торчала, как минарет, словно издевалась. Он погрузился в овраг, а когда тот сгладился, местность изменилась, подросла трава, стали появляться деревья — хвойные, небольшие, с толстыми извилистыми ветвями и плоскими, как будто срезанными бритвой, вершинами. Деревья сбегали по склону, на который он карабкался. Нюх еще остался — до него доносился слабый запах дыма, какая-то остаточная гарь. Он поднялся на покатую вершину, а дальше полз, прижимаясь к земле. Лес расступился, где-то поблизости журчал ручеек, и с приближением к нему журчание делалось громче. Запах продуктов сгорания тоже усилился.
Противник расположился на ночлег в седловине между холмами, на небольшой поляне. Сидевший у костра мужчина поднял голову, уловив шум. Костер был символическим — горели всего две толстые ветки. Когда они прогорали, «дневальный» укладывал сверху еще парочку. Он сидел, скрестив ноги по-турецки, перебирал заготовленные для костра ветки. По снулой физиономии рядового Волошина сновали угрюмые тени. Глеб застыл в траве, затаив дыхание. Волошин определенно что-то услышал, навострил уши. Физиономия из снулой превратилась в хищную. Он привстал, забегал глазами по окрестностям. Крупная ночная птица шумно взлетела с ветки, подалась, махая крыльями, к распадку, и Волошин, расслабившись, вернулся к своему занятию. Через минуту он снова впал в безразличное полусонное состояние…
За спиной Волошина валялись какие-то коряги, фляжка с водой, целлофановые пакеты, окровавленные бинты. Стоянка была довольно компактной. Люди спали, подстелив под себя еловые лапы. Анюта лежала справа от дневального. Начни она шевелиться, он бы сразу заметил. Но девушка не шевелилась, спала. Она лежала спиной к костру, подтянув колени к подбородку. Худенькая, беззащитная. Волосы слиплись, висели паклей. Диверсанты сжалились над девушкой — руки, ранее связанные за спиной, теперь были связаны впереди, и она зажала их между коленями. Сняли «наклейку» со рта — видимо, до первого предупреждения. Возможно, даже накормили. Все правильно, она нужна им живая и здоровая, способная передвигаться. Дальше в низине спали остальные, обняв автоматы. Лежали грамотно — вразброс, одной очередью всех не кончишь. Завалишь одного-другого — остальные всполошатся и укроются. Не надо прыгать выше головы, всему свое время…
Волошин не спал, но погружался в какую-то дремотную прострацию. Он подался вперед, оперся обеими руками на ствол автомата. Глеб пополз в обход, съехал в низину, снова затаился. Теперь диверсант находился почти сзади, выделялся его профиль, рыхлый подбородок. Он ничего не чувствовал, хотя в принципе мог бы обернуться… Наверное, все же уснул, но кто его знает. Мамку с папкой вспоминает или свою девушку? Ведь даже у полных отморозков должны быть матери, отцы, девушки, может, даже дети — не дай господь, конечно…
Добротную корягу у Волошина за спиной Глеб заприметил давно. Жечь такую не стали бы, но зачем-то принесли. Массивная, почти бескорая, полметра длиной, унизанная короткими сучками. Готовая палица — холодное оружие ударно-раздробляющего действия… Он, как призрак, вырос у Волошина за спиной, одновременно занеся корягу, у которой один конец был тоньше другого и служил идеальной рукояткой. Волошин вздрогнул, сладко зевнул. Удар по затылку был страшен — со всего размаха, с мощным выбросом энергии! Ствол автомата, на который опирался диверсант, пробил ему подбородок, застрял во рту среди сломанных зубов. Треснул череп, и коряга осталась в нем, вдавившись сучками. Он повалился лицом в костер, даже не успев обмозговать незатейливую мысль, что настал его час. Разлетелись искры, мертвец зарылся носом в золу. Глеб опустился на колени, вытащил из его головы автомат и распрямился.
В принципе все прошло с минимальным шумом, никто не проснулся. День, когда они носились, как хомяки по колесу динамо-машины, уморил диверсантов. Переводчик огня (он же предохранитель) находился в верхнем положении. Взведен ли затвор — неизвестно. Глеб поколебался, вынул поочередно из кармана диверсанта два снаряженных магазина и, рассовав по своим карманам, поднял голову. Остатки диверсионной группы спали, что-то бормоча во сне. Один из них застонал, заворочался, выискивая безболезненную позу, — видимо, раненный в руку Рубанский. Шальная мысль — стоит ли тянуть резину? Уйдет, а потом все заново? Вот они, рядом, — перестреляй всех! Каждому по пуле, и дело с концом. Он поколебался, сделал шаг… В подобных ситуациях невозможно не ошибиться! Мешался автомат, магазины в карманах, мешалась сумка Карповича, которую он за каким-то хреном таскал с собой! Наконец решение было принято! Глеб поднял Анюту на руки, перевалил через плечо. Девушка дрожала, дышала слабо и прерывисто. Почему вдруг показалась такой родной? Тихо, родная, тихо, будем считать, что украли невесту… И вдруг она взвилась, испустила душераздирающий вопль! Забила ногами, стала извиваться…
И началась безумная свистопляска! Диверсанты вскакивали, вертелись. Кто-то схватился за автомат, истошно орал. А Глеб уже бежал с переброшенной через плечо «невестой» по пади низины — на юг, к скалам. Забились сзади автоматные очереди. Он петлял, как заяц, надеясь, что его не видят, бьют вслепую. Нельзя так, не собой же рискует! В низине стелился кустарник, поблизости подрастали скалы, но до них еще бежать! Он оступился, угодив в замаскированную ловушку, и оба покатились в какую-то канаву — ее в темноте, хоть тресни, не было видно! Диверсанты метались по лагерю, еще не придя в себя и не понимая, что происходит. Но кто-то видел бегущего человека, о чем и сообщал надрывным заиканием. А что тут думать — девчонка пропала, товарищ мертв, и рожа у него превратилась в головешку! Они горланили, как перепуганные вороны, но боялись покидать пределы своей стоянки и залегали, перекликаясь дурными голосами. Не иссяк еще порох в пороховницах — окрестности оглашали отрывистые автоматные очереди.
Глеб сполз на дно канавы, начал тормошить извивающуюся девушку.