Минуточку! Что-то кольнуло под лопаткой. Почему их пятеро (не считая заложницы)? Было шесть. Глеб всматривался, пересчитывал бредущие по дороге фигуры. Пятеро диверсантов и одна девушка. Шестой остался в засаде, ждет, что на него выскочит Туманов? Но как тогда объяснить поведение замыкающего? Останься в тылу кто-то из своих, он бы так себя не вел. Ведь явно опасался, контролировал тылы…
Вроде вскрикнул кто-то, когда он стрелял. Случайно подстрелил одного из членов банды? Тема интересная, но размышлять было некогда. Вереница людей поднялась в гору и пропала из виду. Последний встал на косогоре, обозрел тылы и тоже пропал. Почему он до сих пор валяется?! Глеб быстро собрал пожитки, стал спускаться. Подул порывистый ветер, чуть не сбросил со скалы. Он сполз с последнего уступа, припустил в каменные лабиринты и вскоре выбрался на дорогу… Последний бой протекал южнее, метрах в трехстах. Там он кого-то и подстрелил… Минут пятнадцать назад здесь проходили диверсанты. Остались следы, брызги чего-то красного. Глеб сел на корточки, мазнул пальцем, понюхал. Понятно, не компот. Тащили кого-то, истекающего кровью? Но куда он делся? Ответ он получил метров через сорок — раненого стащили с дороги, заволокли за камни. Там он и обнаружил мертвого пенсионера Кача!
Глеб присвистнул от удивления — надо же! Присел на корточки. Особо труп не маскировали — затащили за валун, чуть присыпали землей и сухими ветками. Лицо старика изменилось до неузнаваемости. Вопль застыл в перекошенной физиономии: за что?! Рана в принципе была не смертельная — пуля пробила навылет бедро. Как он попал под эту шальную пулю? Вроде не бегал с оружием. Решил поучаствовать в противостоянии? Он ковылял, как мог, даже перетянул платком ногу выше раны. Лечить сообщника было некогда и нечем, посчитали, что проще прикончить, чем возиться. Затащили за камни, пустили пулю в голову. Под черепом разливалась кровь. Старик сопротивлялся, хватался за кого-то — в кривых ногтях остались обрывки ткани. Закономерный итог. Свои же и прибили. Хай живе демократическая Украина! Выстрела Глеб не слышал — немудрено, в этой местности причудливая акустика… Ну что ж, еще одной тварью меньше. Хорошая тенденция, главное, чтобы продолжалась!
Он вернулся на дорогу, передернул затвор и засеменил на север. Теперь у диверсантов нет проводника, зато есть девушка. Дорога убитая, но ведь ведет куда-то!
Наконец добрался до косогора, на котором последний раз видел диверсантов. На этот раз его не встречали пули и гранаты. За косогором пустырь простирался метров на сто, затем опять дорога терялась в каменных нагромождениях. Глеб видел, как уходят диверсанты — невнятное движение за дальним поворотом! Он сполз с косогора и стал перебирать варианты. Снова осмотрелся и обнаружил глубокую теснину метрах в сорока на востоке. Разлом приличной глубины тянулся в северном направлении — примерно туда, куда уводила дорога. Кажется, эту трещину он видел со скалы. Можно посмотреть, почему бы нет? Разлом действительно был приличный — около трех метров в глубину. Рассудив, что ничего не теряет, Глеб спустился и размеренной рысью припустил по пади, преодолевая редкие преграды. Овраг никуда не сворачивал. Вопрос: сворачивала ли дорога? Скорость у банды была незначительной, он их изрядно вымотал, еще приходилось тащить девушку. Глеб снова вскарабкался на обрыв — это становилось привычным занятием — и, погрузившись в каменную чехарду, вскоре выбрался на дорогу. Никаких примет, банда еще не прошла! Времени не было. Дорога уходила влево, а за ней рос кустарник, упирающийся в каменный вал. Метания разбудили творческую фантазию. Он кинулся к кустарнику, стаскивая на бегу джинсовую куртку. Стащил и начал пристраивать на ветвях кустарника — чуть в глубине, но чтобы сразу бросилась в глаза. Вроде как спрятался человек, но не очень умно. Эти ребята знают его куртку… Понятно, что не полные ослы, но хоть на несколько секунд сбить с толку. Основная масса бросится в бой, а он попробует в этот момент отбить Анюту…
План был завиральный, но где взять другой? Он бы с удовольствием вступил с ними в боевой контакт, показал бы, чем российский морпех отличается от украинского диверсанта, но они постоянно прикрываются Анютой! Глеб вернулся обратно к дороге. Пока никого. Нырнул за камни примерно там, где вынырнул, прижался к шершавой глади. Выдалась минутка передохнуть. Колени подрагивали, все эти передряги окончательно разонравились организму. Взгляд невольно устремился к небу. Там не было ни Бога, ни просвета. Тучи плыли плотными рядами — низкие, кудлатые. Он различил шум, стиснул цевье автомата. Давайте, хлопцы, давайте! Не стесняемся, подходим…
Они проходили рядом, Глеб даже слышал их сиплое дыхание. Первым тяжело ступал майор Рубанский. По уши в грязи, куртка порвана, в волосах блестит каменная крошка. Физиономия как у мертвеца, в глазах — затаенное бешенство. Он исподлобья смотрел по сторонам, но ничего не видел. Расстроились, господин майор? Отчаялись? Остальные были не лучше. Озлобленные, как стая голодных волков, всклокоченные, грязные. Сержант Костюк, отдуваясь, тащил «РПГ» и чехол с тремя выстрелами — их концы торчали, как рукоятки немецких гранат-«колотушек» времен Великой Отечественной. К лицу приклеилась презрительная гримаса. На груди висел автомат, готовый к бою. За ним спотыкался о неровности дороги рядовой Волошин, тащивший два автомата и две сумки. Спотыкалась Анюта — растрепанная, со связанными руками и заклеенным ртом. Глаза у девушки потухли, она не помышляла о побеге, устала. Ей на пятки наступал Костров, глумливо скалился, а когда девушка начинала тормозить, подталкивал в спину стволом. Замыкал процессию Пахоменко. Парень был черный, как трубочист, — угораздило где-то. Он продолжал прикрывать тылы и делал это усердно, боясь выстрела в спину, — поминутно озирался, пальцы нервно поглаживали спусковую скобу.
Процессия протащилась мимо, и Глеб угрюмо проводил их глазами. Невероятно! Мирная Россия, два шага до курортного рая, и такая хрень. На что рассчитывают эти люди? Что спустятся, такие живописные, с гор, беспрепятственно доедут до своих конспиративных нор, уйдут в спячку? Соблазн открыть огонь был велик. Он бы справился, возникнув у них за спиной. Перещелкать всю компанию, начать с Кострова, потом Рубанского… Автомат бы справился в умелых руках за восемь секунд. Но с четырнадцатью патронами…
Анюта замешкалась. Костров несильно треснул ее по затылку, засмеялся.
— А ну, пошла, кобылка московская…
Рубанский уже подходил к повороту. Просыпался инстинкт самосохранения: обернулся, махнул рукой — вперед. Негоже командиру первому в неизвестность. Волошин и Костюк прибавили шаг. Двое повернули за скалу, за ними Рубанский…
Испуганный вскрик, дребезжащая автоматная очередь! Сработало!
— Это он! — завизжал Волошин.
Трое за скалой открыли ураганный огонь. Пахоменко прыгнул в сторону, потом передумал, побежал к троице. Сколько нужно времени, чтобы понять простую вещь? Уже, наверное, поняли! Глеб вылетел из-за камня, помчался к Анюте и Кострову. Они остались одни на пустом пространстве. Костров был растерян, переминался с ноги на ногу. Нельзя стрелять, рано! До них оставалось метров пятнадцать, когда произошло то страшное, чего он боялся больше всего. Костров резко обернулся — все же имеется нюх у вражеских лазутчиков! — и с искаженным лицом прикрылся остолбеневшей девушкой! Ну, как стрелять? Автомат висел на плече, и этот ублюдок начал стрелять с одной руки, держа другой девушку за шиворот. Она мычала, извивалась, автомат подбрасывало, пули летели какими-то завихрениями. Глеб метался между ними, как между рассерженными пчелами! Это было нечто! Орал от страха рядовой Костров, орал от страха капитан Туманов. Он не мог приблизиться, да и поздно. Облапошенные бойцы уже бежали обратно, вылетали из-за скалы. Находиться на открытом месте он мог еще секунду, максимум другую…
Раздался дружный рев, затрещали автоматы, но Глеб уже рыбкой слетал за камни. Не повезло, бывает, только не психовать, твою мать! Подлетел, короткая очередь из двух патронов, откатился за соседний камень, выпустил еще одну. Он видел, как упала Анюта, которую оттолкнул Костров. Свернулась, подтянула колени к подбородку. А ведь она была так близко! Все изменилось в один момент. Бандиты перебегали, изводили патроны, не давая ему подняться и сжимая полукруг. Глеб отползал за камни, падал плашмя, когда над головой жужжали пули, давился землей.
— Туманов, сдавайся! — крикнул Рубанский. — Хана тебе! Вставай, лапы в гору, а то пришьем твою бабу!
Остатки здравого смысла шептали, что убивать Анюту им не резон. У них единственный козырь — эта измученная заложница. Он отполз, пытаясь вспомнить, где овраг — только на него вся надежда. Овраг был здесь, но как в него попасть? Кончались камни, дальше пустырь — метров двадцать-тридцать голой пустоты, если будут давить, он долго не продержится…
— Эй, Туманов, ты еще с нами? — иронизировал Рубанский. — Задумался, приятель? Все, выходи, будем считать, что ты выиграл. Ну, что ты там страдаешь, как Иисус?
Диверсанты осмелели, поднялись и подошли к камням, высота которых не превышала метра. В лабиринт заходить не стали — они и так знали, что жертва где-то здесь. За спинами бандитов стонала Анюта, и каждый стон был как ножом по горлу. Внезапно бандиты оживились, стали посмеиваться. Молоточки застучали в груди. Глеб, кажется, понял. Сколько там реактивных гранат торчало из чехла у Костюка?..
Он знал этот звук: характерный щелчок, что-то вроде шипения… Но нет, не отвернулась еще удача. В последний момент распахнулась яма под плоской плитой — не очень глубокая, но вместительная! Глеб закатился в нее, выпустил автомат, заткнул уши…