Майор махнул Волошину и Пахоменко. Подчиненные безропотно покинули машину. Остальные увлеченно обсуждали мертвую девчонку. Костюк и Карпович пренебрежительно фыркали — мол, и краше видели, не бог весть какая фифа. А Кострову понравилась — имелась в этой худышке изюминка, поспешил старикашка, ох поспешил… Снаружи донеслись крики. Работал двигатель кроссовера, разворачивающегося на узкой дороге. Машина кувыркалась, билась о крутой склон, удар — и развалилась на куски! Взрыва не было — впрочем, только в фильмах машины взрываются, падая в пропасть…
Возбужденные люди вернулись в машину, и Федор Никодимович вывел микроавтобус снова на дорогу.
— Все ништяк, хлопцы, если эти голубки проехали, то и мы проедем… Через пару часов будем в Знаменском, еще через пару — в Бахчисарае. К ночи окопаемся под Симферополем у вашего другана Шестова…
Снова ехали зигзагами. Ущелья и сами горы в этой местности сливались в единую неразбериху. Глухой удар! Машина дернулась, накренилась, ее поволокло на сторону, и пассажиры загорланили. Старик проморгал препятствие на дороге, и теперь лихорадочно спасал положение, выкручивал баранку, тормозил пульсирующими толчками. Машина встала под углом к дороге, передняя часть зависла относительно задней. Диверсанты матерились, обзывали пенсионера грубыми словами — и было за что! Чуть не угробил всех! Глеб откатился назад, ударился плечом о заднюю дверь, и отбитая кость страшно заныла. Переворачиваться было противопоказано, иначе все увидят распутанные руки. Он втянул голову в плечи, заговаривал боль. Скрипела, ныла, как бракованная виолончель, задняя дверь. Скосив глаза, Глеб обнаружил, что она вышла из соприкосновения со створом кузова и держится в замке, но замок висит на «честном слове».
Плюясь ругательствами, Кач вывалился из машины, пошел проверять колеса. Рухнул на колени возле правого заднего, схватился за голову, и матерщина в его исполнении стала принимать какой-то отчаянно-возвышенный оттенок.
— Колесо пробило! — крикнул он. — Шину порвало, к той-то матери! И диск расхреначило…
Пассажиры загудели. Перспектива переходить на пешую рысь как-то не прельщала.
— Кретин, мать его… — процедил сквозь зубы Рубанский. — Запаска есть?
— Есть!
— Так ставь, какого хрена ты там ноешь?
Запасное колесо висело снаружи на задней двери — немного возвышаясь над заросшим грязью стеклом.
— Ладно, ставлю, — проворчал Кач. — Курим, пять минут есть…
За эти пять минут старику досталось по первое число! Каждый посчитал своим долгом пройтись по неуклюжему пенсионеру, у которого руки-крюки и глаза дальше носа не видят. Кач огрызался, посылал всех к той же самой матери. Бездельники, ни хрена не делают, он хотя бы баранку крутит! И вообще, это его личная машина — последняя собственность в этой жизни! Он вернулся в кабину, рылся в инструментах, вытаскивал домкрат. Отдирал запасное колесо от задней двери — с таким ожесточением, словно оно было намертво приклеено! Дверь болталась, ходила ходуном, ржавые шурупы, державшие замок, уже торчали из отверстий. Расширилась щель между дверью и кузовом. Поскрипывал домкрат. Диверсанты перестали ругаться, сидели нахохленные. Покурить вышел только Карпович. Побродил вдоль борта, пиная камни, потащился в хвост. Поскрипывал ключ — старик откручивал гайки с изувеченного колеса. Карпович прохлаждался рядом, дымил. Перебросились парой слов со стариком. Глеб покосился через плечо. Будь он проклят, задняя дверь микроавтобуса держалась на соплях! Нужен удар — достаточно одного, не такого мощного, чтобы вздрогнула земля, но достаточно сильного, и шурупы вывалятся из креплений, дверь пойдет вверх…
Это был последний шанс! Другого не будет. Руки свободны. На улице только двое…
Спина взмокла от волнения. Он перехватил взгляд девушки. Анюта лежала на левом боку, смотрела на него огромными блестящими глазами. Она все поняла, тоже покосилась на дверь и еле слышно прошептала:
— Глеб, уходи… Уходи, милый, вызывай помощь… Иначе пропадем, оба пропадем… Про меня пока забудь, думай о себе…
— Готово… — прокряхтел Кач, затягивая последние гайки. — Топай, парень, в машину, сейчас поедем… Бросай, говорю, свою курительную палочку…
Глеб мог бы подождать, пока все рассядутся. Но какой тогда смысл? Ему нужно оружие…
Он уперся пяткой в ножку заднего сиденья, приподнял туловище, опираясь на левый локоть, правое плечо вперед — дабы оно, а не голова, приняло на себя главный удар… Что-то почувствовал сержант Костюк, нахмурился, стал всматриваться в пленника…
Поехали! Глеб оттолкнулся, двинул плечом по двери! Кость зажглась пронзительной болью. Не хватило силы удара, дьявол! Пассажиры удивленно на него воззрились — что это с парнем? Припадок? Ничего, как-нибудь выкрутится. Он импровизировал по ходу. Перевернулся на 180°, едва не ударив Анюту по носу, врезал обеими пятками по двери. Вырвался замок, дверь откинулась вверх, и он повалился в пустоту правым плечом вперед — быстрее, пока не прибило падающей дверью! Все получилось! Глеб придержал ее одной рукой — и в следующий миг уже катился по каменистой проезжей части. Люди в салоне оторопели, поздно среагировали. Обалдевший Карпович чуть не проглотил окурок, скинул с плеча короткий автомат. Он сбил его всей массой, пнул ногой по виску, вырвал автомат и отпрянул, передергивая затвор. Некогда осматриваться, но сзади вроде бы обрыв или крутой склон… Карпович перебирал конечностями, волочил задницу по земле. В глазах бесился страх, пот заливал физиономию. Метнулась тень — какой подвижный, черт возьми, старик! Выбросил свой гаечный ключ, перепрыгнул через пробитое колесо и скачками проворной рыси понесся за капот. Леший с ним! Он вскинул автомат.