— Да я что — я просто художник. А это они продавали. За миллионы страшные. А мне пятьсот баксов.
— Ну, рассказывай, Репин ты наш. — Платов отпустил художника и втолкнул его из маленького коридорчика в просторное помещение мастерской.
Так и должна выглядеть мастерская художника не от мира сего. Раковина, в которую со звоном падали капли из медного крана. Мольберты. Иконы на стене. Пара десятков картин — пейзажи, натюрморты, религиозные сюжеты, выполненные мастерски. В углу сложены упакованные в целлофан картины. Вдоль стен шли полки с толстыми фолиантами по изобразительному искусству. На двух мольбертах старинные картины. Пахло красками и химикатами. Везде валялись бутылки, пакеты, предметы одежды, мятые листы бумаги — бардак жуткий.
— Я… Я же не виноват, — тараторил художник, которого усадили на продавленную кожаную кушетку, прикрытую солдатским одеялом.
И он стал причитать, что Носорог, сволочь такая нерусская, лет семь эксплуатировал его. Потом начал лихорадочно вспоминать, какие картины перелицовывал.
— Остались фотки тех картин? — спросил Шведов.
— Носорог не хотел, чтобы я фоткал. Но я фоткал. Это же мой труд. Моя память. Они у меня на компьютере. Дома.
В ходе дальнейшей беседы выяснилось, что все картины, которые были проданы Левицкими, переделывал Гурский по заданию Носорога. При этом один раз он приезжал с каким-то типом, смотреть перелицованную картину, которая стала пейзажем Киселёва.
— Картина ещё не закончена была, — сказал Гурский. — Но уже готовилась к продаже. Носорог с таким здоровяком приехал. Имя у него странное было. Рубан. Рудин.
— Может, Рубен?
— Точно, — кивнул Гурский.
Ну, вот и Левицкий нарисовался.
— Они приценивались, хорошо ли подпись выправлена. Носорог этому Рубену старые фотографии тыкал и хвастался, как филигранно перелицевали старое полотно… Я это умею! У меня нет денег. Я не смогу отдать долгов Носорога. Поверьте. Но я готов на вас работать. Лучше меня перелицовщиков нет!
Шведов продемонстрировал удостоверение, представился, уселся на табуретке напротив сгорбившегося на кушетке Гурского.
— Слушай сюда и не говори, что не слышал. Ты реально соучастник мошенничества. Срок — до десяти лет. Но возможны варианты.
— Какие варианты? — Художник обрадовался, что перед ним не бандиты, и тут же по застарелой интеллигентской привычке принялся качать права. — Я ничего не знаю! И ничего без адвоката не скажу!
Платов продемонстрировал ему диктофон:
— Всё записано. Будешь чудить, дам эту запись послушать тем, кому твои перелицовки достались. И тогда будешь за Носорога расплачиваться. Другой вариант — ты даёшь полный расклад под протокол. И мы тебя попытаемся вывести из-под удара. Попробуем сделать свидетелем…
Вскоре Платов свернул и спрятал в нагрудный карман собственноручное объяснение бедолаги-художника — железобетонное доказательство умысла на мошенничества Носорога и Левицких…
«В полном объёме не были выполнены указания следователя. Несмотря на неоднократные напоминания, не легализованы и не предоставлены следствию материалы оперативно-розыскных мероприятий — ПТП, что исключило возможность создания полноценной доказательственной базы. По вине оперативных сотрудников подозреваемый Р.О. Омаров узнал о готовящемся задержании и скрылся от следствия.