– Не думаю, Элла.
– Звучит не слишком обнадеживающе.
– Хочешь, еще немного покатаемся?
– Но он не перестанет хотеть увидеться со мной?
Дюран качает головой.
– Тогда лучше пойду сейчас. – Я делаю театральный вздох.
Дюран едва заметно приподнимает уголок губ, что в его случае можно считать широкой улыбкой.
Бросив рюкзак у просторного крыльца, я обхожу дом, чтобы попасть на задний двор, пересекаю огромное патио и шагаю в самый конец участка. Три стены пляжного домика сделаны из стекла. Но должно быть, они спроектированы как-то по-особенному, потому что чаще всего ближняя к бассейну стена отражает, а не просвечивает.
Подойдя ближе, я вижу, что на самом деле это даже и не стены, а ряд раздвижных дверей, и они открыты, впуская в дом ветерок с океана.
Каллум сидит на диване, лицом к океану. Он поворачивается, услышав шуршание моих туфель по выложенному плиткой полу, и кивает в знак приветствия.
– Элла. Как прошел день? В школе все хорошо?
Не было ли мусора в моем шкафчике? Стычек в туалете для девочек?
– Могло быть и хуже, – отвечаю я.
Он жестом показывает мне сесть рядом с ним.
– Мария больше всего любила бывать именно здесь, – признается Каллум. – Когда все двери открыты, то слышен океан. Ей нравилось вставать рано утром и наблюдать восход солнца. Как-то раз жена сказала мне, что это как ежедневное магическое шоу. Солнце снимает покрывало синей ночи, открывая такую палитру цветов, которую не в состоянии изобразить ни один из величайших художников.
– Вы уверены, что она не была поэтом?
Мужчина улыбается.
– О, она была поэтом в душе. Еще Мария говорила, что ритмичные звуки волн, бьющих о берег, – это настоящая музыка, самая гениальная и виртуозная.
И мы слушаем – шум прибоя, удары волн, которые бьются о камни, а потом скользят обратно, словно их тянет назад невидимая рука.
– Здорово, – соглашаюсь я.