—
—
Продолжение Тайберна
В то время, когда площадь Тайберн не облачалась в суровые одежды вершителя правосудия, она олицетворяла мир и спокойствие.
Треугольной формой она напоминала шапку булочника, уложенную на землю, причем скрытый яркой зеленью зарослей крепостной вал Гровс был бы тульей, а превосходная таверна «Раскаявшийся грешник» — кисточкой.
Восславьте милость судей и членов городского совета, которые позволили несчастным сводить последние счеты с жизнью в столь очаровательном уголке столицы.
Когда я вешал знаменитого разбойника с большой дороги Тэда Фенуика, он умолял о разрешении повернуться лицом к таверне «Раскаявшийся грешник».
— Типпс, я выпил там немало галлонов доброго пива, — сказал он мне. — В Лондоне не сыщешь харчевни лучше — в ней не иссякают запасы отличной контрабандной можжевеловки и потчуют лучшим индюшачьим паштетом с испанским вином…
Разве можно отказать в такой просьбе, а потому утверждаю, Фенуик умер счастливым и довольным, ибо я повесил его на самой верхней перекладине, и он смог заглянуть в низкий зал таверны и даже в кухню, освещенную веселым пламенем очага.
Вижу, вам нравится моя одежда; я ношу ее с огромным удовольствием, ибо она напоминает о прекрасном и благородном поступке достопочтенного сэра Уэрлоу, который умер от моей руки на площади Тайберн.
Сего еретика приговорили к обезглавливанию, обвинив в предательстве, взяточничестве, симонии и заговоре против Короны.
— Сэр Типпс, — сказал он мне, — будьте любезны развернуть плаху на юго-запад, ибо в этом направлении я вижу в окне красивую девушку. Невежливо умирать, повернувшись спиной к столь свежей и хорошенькой мордашке.
— Готов услужить вашей чести, — ответил я и тут же развернул тяжеленную плаху, обитую медью.
— Вы унаследуете шесть моих наилучших костюмов, — сказал он, и, повернувшись к исповеднику, заявил, что выражает свою последнюю волю.
Когда я хотел завязать ему глаза повязкой из черной тафты, он воскликнул:
— О нет! Тайберн — сказочное местечко. Жалею, что редко захаживал сюда в былые времена, и хочу любоваться им до последнего мгновения.
Во время казней и публичных пыток площадь кишела народом и была шумной, но после разборки эшафота ее несправедливо забывали, и она становилась тихой и пустынной.
Такое отношение людей печалило меня, ибо мне казалось, что прекрасная площадь Тайберн страдала от людской неблагодарности, а потому я отдавал ей лучшие часы отдыха.
Завсегдатай таверны «Раскаявшийся грешник», я часто обедал там, особенно в те дни, когда подавали паштет из индюшки с испанским вином.
На одном углу Спайт-стрит находилась кондитерская почтенного булочника Миффинса, постоянным клиентом и другом которого состоял. По праздничным дням он выпекал для меня пряничные виселицы, и я до сих пор с волнением вспоминаю о том дне рождения, когда получил в подарок карающий меч из посеребренного сахара, на котором запеклась злодейская кровь из клубничного сиропа.