Слово взял смешной полишинель, ростом с три яблока, горбатый и кривоногий, одетый по ужасной моде 1830 года.
— Граждане, признайте во мне человека Майе, родившегося во Франции в тени Лувра… Хотите маринованной семги?.. Простите, вы не в силах понять меня! Я сказал «Майе», поскольку вынужденная эмиграция позволила получить вид на жительство в Англии! И если иногда моя речь перемежается предложениями ничтожных услуг и восхвалениями гастрономических изделий, не обращайте внимания на эти слова! Они составляют тайну моей личности.
… Тихий голос прошептал слова приветствия и добавил:
— Говорите, господин Майе. Заметьте, я сказал «господин Майе», а не «Урия Чикенхэд»…
— Ах! — воскликнул карлик. — Вы, наверное, великий чародей, ибо мысли мои вдруг воспарили, а дух просветлел. Наконец-то мои слова не будут расходиться с мыслями.
Но сначала обязан сделать небольшой экскурс в историю.
1830 год! Вечный и славный год! Покачнулся трон — Карл X свалился с лошади, и пришел Луи-Филипп с зонтиком под мышкой. Добропорядочный и солидный буржуа, как и я!
Ибо я — французский буржуа, здравомыслящий и уравновешенный духом гражданин. Атлас в рединготе — часть мира лежит на моих преданных плечах.
Дабы покарать меня за добродетели, злые силы создали меня таким, каким видите — горбатым, колченогим, с гноящимися глазами, смешным и отвратительным, как телом, так и одеждами. Ибо я был смешной карикатурой, недвижным двухмерным существом, символом позора. Меня отпечатали на бумаге по тридцать су за пачку, чтобы все прониклись ненавистью и презрением к буржуа.
Я оставался пугалом до того дня, когда король, бессильный перед большинством, бежал в 1848 году в Англию.
А теперь послушайте, как презренная карикатура превратилась в человека, страдающего от унизительной жизни.
Человечек Майе
В 1849 году я был всего-навсего мерзкой картинкой в пятнах ржавчины и масла, пришпиленной к дверце шкафа в кухне замка Клермон, что в пяти французских милях от Лондона.
Повар Трошар, сражавшийся под Вальми за половину жалованья, преданный королю-изгнаннику и разделивший его судьбу, в минуту злобной вспышки приковал меня к этому месту, как к позорному столбу.
— Ты, проклятый дрозд, глупец и болтун, виноват в падении короля, — кричал он мне после каждой крепкой выпивки. И поносил грязными словами, бросая в безответную карикатуру объедки и помои.
Историк, несомненно, осудил бы его, но Трошар едва разбирал названия газет, приходящих из Франции.
К счастью, идеально плоские создания не знают страданий и горестей трехмерных существ, а потому я не возмущался и не собирался мстить.
До того дня… вернее, до той ночи…
В Клермоне обитал призрак.
Прошло немало времени, пока я не узнал, почему он бродит по ночам и влачит столь жалкое существование.