Круги ужаса

22
18
20
22
24
26
28
30

До дня грозы.

Гроза пришла с юга, принесенная дыханием африканской пустыни. Туча наползла на небо сизой, невероятно угрожающей тенью, нависшей над людьми.

На улице послышался шум, быстрый топот детских каблучков, потом стаккато захлопывающихся дверей.

Во внезапно потемневшем небе выросли желтые башни пыли.

Заметив, что жена шорника из противоположного дома с ужасом смотрела на мой дом, я пересек улицу и постучал в дверь.

Она не открыла.

Эхо ударов прокатилось по длинным коридорам, но мой призыв остался без ответа, а странный рисунок четырехцветия на двери вдруг безмолвно расхохотался.

— Гроза, — пробормотал я, — превратила людей в пугливых животных. Вековые страхи.

В древние времена первобытные люди прятались под сенью леса или в пещерах при первых вспышках фиолетовых зарниц, а страх преодолевали совместным пением молитв.

Я повторил эту фразу для успокоения собственной персоны и пообещал себе запомнить ее.

Вся моя жизнь была усыпана подобными сентенциями, похожими на ненужные вехи-указатели поворотов бессмысленного путешествия.

— Посмотрим, — сказал я себе, возвращаясь домой, — что изменилось?

Никаких изменений. Но мои глаза по-иному воспринимали каждую вещь.

Обе груши дрожали всеми своими листьями, как два пугливых маразматика.

— И они, — усмехнулся я. — Сруби я их топором, думаю, они бы убежали в соседний дом и захлопнули дверь перед моим носом.

Тучи потяжелели, обвисли, словно на корточках присев на коньки крыш; одна из них невероятно походила на череп с двумя глазами из расплавленной латуни.

В столовой царило спокойствие, но на каждой вещи, словно плесень, лежала пленка маслянистого света.

Чандернагор превратился в комок взъерошенных перьев, сотрясаемых боязливой дрожью, из комка выглядывала красная пуговка глаза.

Немецкие часы отсчитывали секунды — они преподавали всем вещам, подверженным временному безумию, урок механической честности, и я был им благодарен за это.

— Нагор! Нагор! — позвал я.