Глаз закрылся, страх сотрясал тельце пленной птицы.
— В древние времена первобытные люди… — начал я, словно извиняясь за испуг птицы и ища ее согласия.
— И все же, — произнес я, — кое-что изменилось.
Над стеной неподвижно висел туманный череп, тучи застыли, словно остановленные вечностью.
Один из высоких желтых хрусталей в буфете беспричинно зазвенел, взорвав фантастическое безмолвие.
Безмолвие!
Внезапно остановились немецкие часы; тиканье словно обрезало ножом.
Будто перестало биться большое братское сердце, работавшее в унисон с моим сердцем.
Пульс среды, их тиканье, угас. Похоже, чуждое присутствие стало явью, до меня дотронулся невидимый труп.
Я поднял опечаленный взгляд к жизнерадостному лику часов и с ужасом отвернулся.
Циферблат обернулся призрачной маской, чей остекленевший взгляд с жадным недоверием разглядывал нечто недоступное мне.
Но безмолвие и неподвижность прекратились, послышались вопли, ожившие прожорливые тени приплясывали, обретя вещественность.
— Ты хотел узнать тайну розово-зеленого домика.
Мы здесь, безжизненные и безмерно жестокие вещи с темными душами. Ты и твои братья отвергли нашу одушевленность! Вы забыли о злобной радости, с какой тяжелая мебель исподтишка бьет вас в темноте; вы обвиняете себя в неловкости, когда острые стекла режут вам губы, гвозди исподтишка протыкают вашу плоть, а шторы выплескивают вам в лицо отравленную пыль.
Мы — восхищенные зрители. И ждем подходящего мгновения, чтобы отправить на последнюю, кровавую пытку человека, решившего рассеять мрак нашего дома? Нам известно, что его ждет!
Неподвижное множество трепетало от безмолвного нетерпения.
Чувствовалось — разгадка тайна близка, ее покровы уже спадали.
Долгие недели я искал тайну в подвалах и на чердаках, погруженных в полночную тьму, израненную кровавыми всполохами свечей и потайных фонарей. Разгадка ускользала — я в бессилии и немой ярости натыкался на оккультный, непреодолимый барьер.
Тайну открыла насыщенная электричествам гроза, прорвав гигантский мочевой пузырь, раздувшийся от нечеловеческой ярости. Я ухватился за соломинку здравого смысла, пока его не захлестнул океан ужаса.
— Значит, это — естественная причина… науч… научная.