К утру доктору полегчало, температура упала. Я надеялся, что кризис миновал и он заснет.
Воспользовавшись передышкой, я решил отдохнуть и задремал в кресле.
Меня разбудили его крики.
Он сидел в кровати, задыхаясь, грудь вздымалась, как кузнечные мехи. Его окружало облако табачного дыма, хотя я знал, что он не курил.
— А, — кричал он, — вон он… конечно, он… теперь я знаю… она мне известна… Мерзавец, ты украл у меня трубку!!!
И рухнул бездыханным — жизнь его прервалась.
Но в последний момент доктор сделал странный жест, словно выхватывал что-то из воздуха. Когда рука его упала, кулак сжимал вересковую трубку с головкой, помеченной тремя крестиками.
Ее не удалось извлечь из его скрюченных пальцев. Думаю, Бакстер-Брауна похоронили вместе с ней.
Конец
Вне кругов
Написано для Лулу
Вероятно, я заснул в теплой постели под желтым туманом ночника с книгой Диккенса или Ройтера в руке. Потухшая трубка, как всегда, лежала на полу. Так я ежевечерне расстаюсь с повседневной жизнью, отправляясь в недвижное путешествие сна. Я проснулся у ночного ревущего моря. В ночном пробуждении нет ничего удивительного, поскольку оно граничит с фантазией сновидений, но, обретя равновесие в пространстве и времени, я убеждаю себя:
— Все это реально.
Реальность есть только там, где ты близок к Богу. Ближе всех к нему душа покойника. Я собирался задать вопрос пескам, морене и пенному приливу вод, когда послышался знакомый голос, а из-за дюны показалась Лулу.
Малышка — она навсегда осталась ребенком в моем сердце и памяти — яростно терла глаза.
— Дадди, — сказала она, — я отлично выспалась.
Доверчиво сунула свою лапку в мою большую неловкую ладонь.
Мы повернулись спиной к пустынному морю, и наши шаги зазвенели на плитах бесконечного бульвара, тянувшегося вдоль домов с безжизненными окнами.
Лулу устремила вдаль свои чудные темные глаза.
— Дадди, мне кажется, мы оба умерли, но это ничего не меняет, не так ли?