— Так что она о нем сказала?
— Ничего, — ответил я.
— Вы были с ней наедине в ее комнате. Она должна была что-нибудь сказать.
Я отрицательно покачал головой.
— Боже праведный! Вы что же, не спросили ее?
Навалившись на стол, он глядел на меня со злым недовольством.
— Вам что, неинтересно?
— Я паковал ее вещи.
— Это я знаю. Но вы были там все то время. Не меньше четверти часа, наверное. Точно не меньше.
Протянув левую руку, он схватил мое запястье.
— Послушайте, у вас же была возможность, а после той сцены в саду вы не могли не сгорать от любопытства.
— Она была под наркотой, — напомнил я ему.
— Я знаю, — ответил он, повышая голос.
Его досада перерастала в гнев, остальные посетители начинали на нас оборачиваться.
— Вернитесь мысленно в ту комнату и повторите мне все, что она говорила, или хотя бы вспомните, как она смотрела в ответ на ваши вопросы. Уже будет хоть что-то.
— Я не задавал ей таких вопросов, — сказал я, — на которые вы хотели бы узнать ответ. Я спросил ее, где ее чемодан, она сказала, под кроватью, где же еще? Ах да, а перед тем как она повалилась на кровать, она назвала его ублюдком. Она повторила это не один раз, пока ходила по комнате.
Я не стал рассказывать ему, как она схватила меня за волосы, когда я полез под кровать. У меня в ушах до сих пор звучал ее голос, тон, которым она сказала: «Вы осуждаете, да?» Как будто мое осуждение имело для нее какое-то значение.
Здесь не подавали еду в номер, и мы завтракали в столовой гостиницы за столиком у окна, выходящего на площадь, украшенную немногочисленными юкками и пыльными олеандрами. Айрис еще не появлялась. Она сказала Уорду, что завтракать не желает.
— Что еще?
Я замялся, но в конце концов сказал: