— Кто же?
— Максим Яковлевич. Да ты не тревожься, он за нас, — успокоил ее Ермак Тимофеевич.
— А дядя?
— Тот пополам с горем.
— Как так?
— Да так…
И Ермак Тимофеевич в коротких словах передал Ксении Яковлевне свой разговор с Семеном Иоаникиевичем, но не стал пока говорить о намеченном им походе за Каменный пояс. Он понимал, что это известие огорчит и снова резко возбудит едва оправившуюся девушку.
— Значит, и дядя согласен… Слышишь, Домаша?
— Слышу, — откликнулась девушка из глубины опочивальни. — Говорила я, что все уладится…
— Согласен-то он согласен, — заметил Ермак Тимофеевич, — но до получения царского прощения просил не бывать ни ногой не только в твоей светлице, но и в хоромах, да и намедни не пустил меня. Здорова-де она, так нечего зря и ходить. Иди с Богом домой… Я и пошел.
— И не посмотрел даже в нашу сторону, — тоном упрека сказала Ксения Яковлевна.
— Тяжко мне было, моя касаточка!
— Милый, желанный!
Она протянула ему свои руки. Он снова склонился к ней.
Она обняла его руками за шею. Губы их слились в горячем поцелуе.
— Э, да ну вас! Довольно вам миловаться, пора и честь знать, — не выдержала Домаша.
— И впрямь довольно, — дрожащим голосом произнес Ермак Тимофеевич, тихо освобождаясь от объятий Ксении Яковлевны.
— А теперь-то ходить будешь? — спросила тоже дрогнувшим голосом молодая Строганова.
— Теперь, кажись, настою, чтобы ходить, потому что позвал… Не я напрашивался, ну, да и пугнул я его достаточно.
— Пугнул, говоришь?..