— Да где же это все?
— Погодь маленько, добрый молодец, скоро опять леса пойдут, а там и к пещерам подъедем.
— Не видать этого-то.
— Оно и не видать, потому далеко, да и поворот река делает… Вот оно что.
— Ладно, увидим.
— И увидите, я уж знаю.
Дядя Миняй оказался прав. Через несколько суток пути пошел действительно густой лес, который, казалось, тянулся на необозримое пространство.
Время между тем летело. Прошло бабье лето. Стали завертывать сперва сильные утренники, а затем и холода: пошли дожди, вода на Иртыше поднялась, и река загудела еще сильнее.
— Ишь как стонет, прежде нежели попасть дяде-морозке в лапы, — говорил дядя Миняй.
— Где же твои пещеры-то? — спрашивал Ермак Тимофеевич.
— Сейчас будут. Тут недалече, — отвечал он.
Но прошло еще несколько суток, а это «недалече» все еще было далеко.
Погода между тем все более и более портилась. По небу медленно тянулись свинцовые тучи, беспрерывно шел ледяной дождь, мелкий, пронизывающий до костей, лес почернел и стал заволакиваться туманом. Казалось, над рекой висели только голые скалы, в которых она билась, рвалась на свободу, но они не пускали ее и заставляли со стоном нести воды в своем сравнительно узком русле.
Тяжело стало казакам справляться с бурливой рекой, да и вообще настало для них трудное житье: мокрота, холод, невозможность согреться у костров, которые не горели, а только чадили дымом, разъедавшим глаза.
Люди приуныли, печальны стали, задумчивы, с пасмурными, как погода, лицами, не слышно, как прежде, ни говору веселого, ни песни молодецкой.
Уныние напало снова и на Ермака Тимофеевича — больно стало ему за его людей, жаль добрых молодцев, а между тем ничего не мог поделать он.
Наконец выдался один погожий день, выглянуло из-за серых туч солнышко, тусклое, холодное, но все же показавшееся в диковинку казакам, давно не видавшим его. По обеим сторонам реки зазеленел сосновый лес.
— Вот наше и зимовье, — сказал Миняй. — Поворачивай челн вправо! — крикнул он рулевому.
Атаманский челн повернулся, за ним повернули и другие и стали приставать к берегу, к намеченному Миняем месту. Невиданное прежде зрелище представилось им. В отвесном скалистом берегу оказалось глубокое ущелье, точно ложе высохшей реки, куда Чусовая не могла направить свои воды, так как дно ущелья было выше уровня ее воды и поднималось постепенно в гору, между высоко нависшими скалами.
— Ну местечко! — заметил Ермак. — Дичь-то какая! Да тут с голоду и холоду умрешь среди каменных-то глыб…