— Может, и так, — согласился Ермак.
В это время у самого его уха прожужжала пущенная из чащи леса стрела.
Пролетев мимо, она вонзилась в кафтан одного из казаков.
За первой стрелой появилась другая, третья, десятая и так далее, летело по несколько стрел разом.
— На нехристей! — крикнул Ермак Тимофеевич и вместе со всеми бросился в лес. В чаще действительно укрывались остяки. Многих перебили. Остальные дали деру в глубь леса. Казаки не стали их преследовать и вернулись на поляну досыпать.
Сторожевые посты были, однако, увеличены. Потухшие костры люди больше не разводили.
Ермак Тимофеевич и Иван Кольцо развели только свой небольшой костер невдалеке от реки, шум от быстрого течения которой доносился до них.
— Ишь, катит волны-то свои, Чусовая, что твоя Волга, — сказал Иван Иванович, когда они с Ермаком Тимофеевичем снова уселись у костра.
— Сказал тоже, Волга, — со вздохом отвечал атаман. — Волга-то втрое шире, коли не более, да и у волны ее звук мягкий, не так дико шумит-то матушка, как эта дикая река…
— И впрямь Волга-матушка выступает медленно, плавно, а эта бежит сломя голову, точно гонит кто куда… Ни дать ни взять остяки по лесу.
— Да, здорового стрекача задали они. Да и покрошили многих наши молодцы. Долго их помнить будут.
— Так и следует, чтобы помнили…
— А все же спасибо им, что нас потревожили, — сказал Ермак Тимофеевич.
— Это как же?
— Да так! Раззадорилось мое сердце, кручина-то из него повыгналась!..
Иван Кольцо истово перекрестился. Это было сделано с такою верою, что Ермак Тимофеевич невольно последовал примеру своего есаула и друга.
— Поздненько мы только хватились выбраться, — сказал Иван Иванович.
— Как поздненько? — спросил Ермак.
— Да так, холодновато становится. До покрова всего месяц остался, скует он, батюшка, реку льдом и покроет землю снегом.
— Здесь реки-то быстрые, не скоро замерзают.