— Вот видишь… Так поведай ей, что изорвал я грамотку в клочья и в овраге в землю втоптал… Не даст-де Ермак ее, кралечку, никому, дороже она ему жизни самой… Вот что!
— Это-то я ей поведаю, только что далее-то будет, неведомо…
— Неведомо, девушка, неведомо! — согласился Ермак Тимофеевич, поникнув головой.
— То-то и оно-то…
— Повидаться мне с ней надо бы, — робко сказал Ермак.
— Ну, это, кажись, Ермак Тимофеевич, несбыточно. Антиповна зорко глядит.
— Я, кажись, вздумал кое-что, — заметил Ермак Тимофеевич.
— Надумал?.. Что?
— И даже уж закинул словечко Семену Аникичу…
И Ермак Тимофеевич рассказал Домаше о своем разговоре со стариком Строгановым относительно помощи, которую он мог бы оказать Ксении Яковлевне своим знанием целебных трав.
— А ты и впрямь знахарь?
— Выучила меня одна старуха! — уклончиво отвечал Ермак.
— Тогда, молодец, пожалуй, можно будет дело и оборудовать. Надо сказать Ксении Яковлевне, чтобы она уж совсем хворой прикинулась. Семен Аникич, в крайности, и пошлет за тобой.
— Это ты умно надумала.
— А ты что же думал, Ермак Тимофеевич, что у девки голова на плечах зря болтается?
— У многих и зря, — улыбнулся Ермак.
— Только не у меня и не у Ксении Яковлевны, — возразила Домаша.
— Так оборудуй это, милая девушка, а я буду в ожидании.
— Не сумлевайся, оборудую. Одначе мне пора, ночь на дворе.
Домаша взглянула в окно. На дворе действительно сгущались летние сумерки.