— Что же с ней?..
— Не знаем! Сегодня и не вставала с постели. Лежит…
— Слаба?
— Слабехонька. Головы от изголовья поднять не под силу.
— Ишь как хворь-то осилила, — сказал Ермак Тимофеевич, с трудом удерживаясь скрыть готовую появиться на его губах улыбку.
— Извелась, совсем извелась девка.
— Жаль, жаль.
— Жалеть-то мало, а ты помоги, Ермак Тимофеевич.
— Поглядеть надо больную-то, — задумчиво произнес он и с тревогой посмотрел на Семена Иоаникиевича.
— Вестимо, незаглазно же пользовать… Можно и сейчас подойти к ней.
— Погоди, Семен Аникич, торопиться некуда.
— Так сам, чай, знаешь пословицу: поспешишь — людей насмешишь.
— Ну, как знаешь…
— Я пойду подумаю, травок отберу подходящих и через час приду сюда, тогда веди меня к больной. Да и ее приготовить надо, а сразу-то испугается, может худо быть…
— Да она уже про то, что позову я тебя, ведает. Уж ты помоги, Ермак Тимофеевич. Век не забуду.
Старик Строганов встал и поклонился в ноги Ермаку Тимофеевичу. Тот вскочил:
— И что ты, Семен Аникич, кланяешься, себя утруждаешь! Я и без того рад помочь твоей беде, люблю тебя душой, люблю и почитаю вместо отца.
— На этом спасибо. И ты мне, молодец, полюбился.
— Благодарствую, Семен Аникич.
— Не на чем, от души говорю, от сердца.