Взгляд ее упал на Ермака Тимофеевича. Бледное лицо ее вдруг сделалось пурпурным. Эта яркая краска, залившая лицо девушки, много сказала Ермаку, а Семеном Иоаникиевичем и даже Антиповной была признана только за краску девичьей стыдливости.
— Девушка-то со стыда сгорела, приводят невесть кого прямо в опочивальню, — проворчала старуха, но ни старик Строганов, ни Ермак Тимофеевич не обратили внимания на эту воркотню — они едва ли ее и слышали.
Ермак Тимофеевич осторожно коснулся руки девушки. Рука была мягкая, нежная, теплая. Никаких болезненных признаков в ней заметно не было.
— Немочь девичья, — произнес Ермак, — я так и смекнул и травки приготовил. На вот, возьми, нянюшка, заваришь крутым кипятком, пусть постоит на огне с час, остудишь потом и на ночь попоишь, сколько Ксения Яковлевна захочет. Не неволь, завтра же полегчает…
Он подал Антиповне вынутый им из кармана холщовый мешочек с пучком сухих трав. Та приняла его с некоторой нерешительностью, но все-таки спросила:
— Давать, значит, тепленьким?
— Да, чуть тепленьким.
— Без всего?
— С медком можно, горьковата она на вкус-то будет. А теперь дадим спокой больной, завтра понаведаюсь…
И Ермак Тимофеевич, поклонившись Ксении Яковлевне низким поклоном, произнес:
— Прощенья просим, здорова будь.
Он даже и не взглянул на нее и вышел. За ним и Семен Иоаникиевич, не забыв сказать Антиповне:
— Смотри, старая, сделай все, как сказано…
В голосе старика прозвучали строгие ноты. Он хорошо понимал, что Антиповна противница лечения ее питомицы Ермаком и чего доброго выкинет данную ей траву и заменит своей. Строгим приказанием он предупредил ее.
— Все будет сделано, как сказано, батюшка Семен Аникич, не сумлевайся. Может, и действительно поможет. Сама я измаялась, на нее глядючи.
Ксения Яковлевна снова закрыла глаза. На лице у нее появилось выражение сладкой истомы, краска исчезла, но легкий румянец продолжал играть на щеках.
«Он был здесь рядом! Он будет и завтра!» — ликовала девушка. Она была почти счастлива.
Нянька не заметила всего этого. Она была занята другими мыслями. Поведение Ермака Тимофеевича у постели больной, поведение, в котором ее зоркий глаз не заподозрил ничего, кроме внимательного отношения к делу, изменило ее мнение о нем.
— Может, и впрямь клепала я на него, — думала старуха. — Уж повинюсь перед ним, как поставит он Ксюшеньку на ноги, да поможет ей в хвори…
Она развязала мешочек и стала рассматривать данную Ермаком траву.