– Забей, командир. Что было, то прошло. Не ожидал, признайся честно? Кто заподозрит армянина в симпатии к киевской хунте? Ты прав, ее нет. Тут игра сложнее. Да и армянского во мне осталось мало. Не буду забивать тебе голову, объяснять, кто я такой, откуда взялся. В эту часть меня, кстати, перевели за неделю до тебя. Босс позаботился. Кто же знал, что тут так беспокойно.
– Мне плевать, Гаспарян, кто ты такой. – Алексей вцепился пальцами в пол. – Где я?
– Городишко Каинск, самая окраина. В нем ни ваших, ни наших. А ты молодец, командир. Сдерживаешься, хотя и мог бы пнуть меня ногой. – Он на всякий случай отодвинулся. – Извини, что бросили посреди коридора. Сейчас тебя отведут в подвал. Подождем кое-кого, перетрем с мужиками, а потом и в путь.
Из-за угла вывернули Кулигин с приятелем, который что-то жевал, перекинулись с Гаспаряном парой слов. Этот самый приятель наклонился, схватил Алексея за ворот, поднял рывком. Спасибо, что на ноги поставил. Скомканная веревка осталась на полу.
Алексей врезал кулаком в жующую челюсть. Он вложил в этот удар все, на что рассчитывал, и получилось славно. Голова мерзавца ополченца чуть не оторвалась от шеи, он распластался на полу. Кулигин споткнулся о товарища, побледнел, начал рвать пистолет из кобуры. Гаспарян отшатнулся.
Именно на этого подонка у Алексея были далеко идущие планы. Он расставил ноги, чтобы не упасть, выбросил кулак, попал в живот. Гаспарян такого не ожидал, согнулся пополам.
– Твою мать, командир… – прохрипел он.
Это было возрождение Левиафана. Брызнул адреналин, тело наполнилось силой, яростью, голова – каким-то бешеным безрассудством. Он рычал как раненый лев, рвался в бой.
Гаспарян попытался распрямиться, вскинул голову. Страх заметался в его глазах. Крюк в челюсть отбросил к стене бывшего товарища по оружию, оказавшегося крысой.
Кулигин понял, что не успеет выхватить пистолет, принял стойку. Здоров был бык. Но и капитана Корнилова не пальцем делали. Он протаранил противника, сбил с ног. Оба повалились. Замельтешили конечности, посыпались удары. Кровь текла из разбитой губы. Он орал, понимая, что кончаются силы, бил кулаками, локтем, стремясь нанести противнику максимальный урон. Кулигин хрипел, извивался под ним.
Алексей спохватился. Беги, будет с них. Но уже не было сил подняться. Он пробовал встать, но ноги разъезжались. Коридор качался перед глазами, пол ходил ходуном, как при землетрясении.
Он сделал шаг и едва не упал.
– И куда это мы помчались? – выкрикнул Гаспарян, набросился на него сзади, обхватил руками за горло, стал душить.
Алексей отбивался локтями, что-то мычал. Его сгибало, трещали кости. Очнулись остальные, поднялись, тоже навалились.
Ноги Корнилова подкосились. Он повалился, мигом лишился сознания и уже не чувствовал, как его колотили.
Сознание Алексея зашевелилось, когда его сбрасывали по лестнице в подвал. Он шлепнулся на пол всей массой, раскинул руки. Его отволокли за угол, бросили под лампочку.
Корнилов лежал под низким потолком, раскинув руки, и не чувствовал ничего, ни боли, ни отчаяния. Он не был волен распоряжаться своим телом, впал в какой-то анабиоз. Неподалеку находились люди, на которых Алексей плевал с колокольни.
Кто-то выплеснул на него ведро воды. Здоровья это не прибавило, но в сознании стыковались отдельные кусочки мозаики.
Над ним склонялась женщина с распущенными волосами, бледная и полупрозрачная, как туманное утро. Он знал ее когда-то. Она носила имя Лариса и никак не могла оказаться в этом подвале. Отсюда Алексей сделал вывод, что это видение.
Снова фрагменты аварии. Надрывно гудела фура. Металл рвался, как оберточная бумага. К нему тянулась детская ручонка, залитая кровью.