– Трупы не перевозите? – пошутил постовой.
– Вы свои потеряли? – осведомился экспедитор. – Есть там один за ящиками, доставайте, если хотите, нам он не нужен.
Люди засмеялись, «Газель» покатила дальше.
Сознание изредка заглядывало в голову Корнилова, понимало, что оно здесь неуместно, и удалялось. Возможно, оно и к лучшему.
Дело немного поправилось, когда гвоздь, торчащий из кузова, оцарапал бедро Алексея. Он почти не чувствовал боль, но с этого момента был в себе.
О том, что в недрах руководства республики зреет заговор, в ГРУ было известно давно. Гибнет высшее руководство. Теракт списывают на украинских диверсантов. Изящная комбинация с привлечением определенных фигур в Москве. У руля встают заговорщики. Новый вектор развития, «человеческое лицо»!
Какие глупцы! Им невдомек, что в разведывательных структурах Запада работают отнюдь не гуманитарии. Под шумок, пользуясь неразберихой, украинская армия наносит удар, республика рассечена, Донецк отрезан. Пусть не вернут Донбасс, все равно воцарится смута, погибнут десятки тысяч людей.
Когда они собираются начать? Явно не завтра, не через неделю, это рано. Месяц, два, три. Приурочат к какой-нибудь дате, к Генассамблее ООН, к Новому году с его бардаком.
Машина остановилась. Послышались приглушенные голоса, мол, примите, распишитесь. Конвоиры вытаскивали его из машины, разумеется, не так бережно, как хрустальную вазу. Они натянули ему на голову мешок и забросили в кузов другой машины.
«Как это просто для знающих людей, – лениво ворочалось в сознании Алексея. – Взмах волшебной палочки, и ты уже на территории сопредельного государства. А мы еще недоумеваем, каким образом диверсанты к нам проникают».
Руки его были связаны. Он снова погрузился в трясину беспамятства и очнулся через несколько часов, уже в третьей машине. Алексей даже не заметил, как в ней оказался. Зарешеченный отсек, не маленький, но и не очень вместительный. Две лавки вдоль бортов – приварены на совесть. Окна за решетками замазаны краской, но кое-как.
За бортом постепенно темнело. Снова вечер. Пленник весь день провалялся в отключке.
От пола исходила стужа, почти зимняя. Ветер проникал сквозь щели в кузове. Временами по крыше барабанил дождь.
Алексей собрался с силами, подполз к лавке, подтянулся, поочередно забросил на нее локти, колени. Наблюдай кто за ним в эту минуту – обхохотался бы. Он влез на лавку, сжал ладонями пылающие виски.
Потом арестант нашел в себе силы, поднял голову, огляделся. Он находился в небольшом автозаке. Переднюю часть салона отгораживала стальная переборка. Там кто-то разговаривал, преимущественно матом, разумеется, русским. В обезьяннике Алексей был один.
Замерзший, избитый человек ощупал лицо, похожее на кровоточащий фонарь. Мама родная не узнала бы, не умри она четыре года назад от безжалостной меланомы.
Добрые люди пожалели его, вернули на ногу потерянный ботинок, только шнурок не завязали. Куртка порвалась, штаны стояли колом от грязи и засохшей крови. Волосы были какие-то липкие. Он провел по ним ладонью, понюхал и едва подавил тошноту.
Алексей растянулся на лавке. От деревянных плашек, стянутых стальными скобами, не так несло холодом, как от пола. Он постепенно возвращался к жизни. Просыпалось обоняние. Ему страшно хотелось пить, а вот мысль о приеме пищи вызывала отвращение.
Возвращалась память, способность мыслить логически. Уже без малого двадцать часов он покорял просторы украинского государства. Видимо, с востока на запад. При продвижении на юг автозак давно уперся бы в Черное море. Страна, конечно, большая, но не Россия.
Предатель Былинский был прав. Заговорщики знали все. У них имелась мощная информационная поддержка.