Мужик, который возился там вместе с ним, успел выбраться. Он был мокрый, как суслик, зубы стучали от холода и страха. Работяга заикался, толком не мог ничего объяснить. Журналист Лощанский тупо исчез. Просто провалился, не успев вскрикнуть.
Шлыпень хватался за голову.
– Кто работать будет?! – вопил он. – Впору самому вставать и показывать пример! Когда же эти кретины перестанут дохнуть как мухи?!
Автоматчики не подходили к этому клятому месту, мялись на тропе, вытягивали шеи.
Долговязый парень с длинными руками и физиономией Иванушки-дурачка оказался самым сообразительным. Он поднял длинный шест, осторожно приблизился к яме и начал прощупывать дно. В нескольких местах шест полностью уходил в воду.
– Вот падла, глубокая, как Марианская впадина, – пробормотал парень, едва удерживая равновесие. – Там словно колодец внутри, хлопцы. Всосало беднягу. Я не могу его нащупать.
– Всем отойти, а то еще кого-нибудь засосет! – выкрикнул Шлыпень. – Рабочий день закончен! С утра готовить длинные колья, шесты, носом пробороздить весь участок и оградить опасные места!
Вечером после ужина в барак прибыла свежая рабочая сила – шестеро растерянных, но здоровых мужиков. Свободных мест хватало. Охранники прикладами гнали людей к пустующим койкам.
– Прошу любить и жаловать. В нашем классе новенькие! – заявил здоровяк Ефрем.
Статный плечистый мужик с окладистой бородой огрызнулся и схлопотал по первое число. Ему отбили внутренности, поставили два роскошных синяка под глазами.
Ограждение опасных участков затянулось. Двое мужиков чуть не утонули, товарищи едва успели вытащить их.
Прораб в этот день не особенно драл глотку. Он так обрадовался пополнению, что даже разрешил работягам по очереди покидать участок и греться под навесом у костра. Но это не было жестом доброй воли. В противном случае слег бы весь барак.
Погода ухудшилась. Заметно похолодало, ветер дул, не переставая. В воздухе кружились снежинки, иногда сыпалась крупа. На земле все это таяло, превращалось в липкое месиво.
Безразличие заглатывало Алексея. Он чувствовал, как постепенно превращался в какое-то тупое рабочее животное. Закаленный организм пока держался, простуда носила умеренный характер.
Ратушенко заметно ослабел. Его движения замедлились, в глазах поселилась тоска.
Впрочем, в этот вечер он был каким-то возбужденным.
Корнилов уже уснул. Он очнулся, когда его кто-то затряс за рукав.
– Алексей, тихо, это я, Семен. – Ратушенко лежал на боку, его глаза блестели в темноте.
Барак сотрясался от стона и храпа.
– Испугал ты меня, Семен, – прошептал Алексей. – Я уже решил, что опять кто-то хочет меня поиметь.