Алексей пинком выбил стул из-под его задницы и тут же ударил прикладом через стол, точно в лоб. Охранник повалился на пол, карты разлетелись по караулке. Тихонько бы надо, но ладно. В такой дали да за свистом ветра никто не услышит.
– Молодец, майор, – пробормотал Городец.
Он оседлал ошеломленного седоволосого дядьку и стал душить его, едва не впиваясь зубами в задранный подбородок.
Алексей прыжками обогнул стол, навалился на молодого парня. У того был шок, глаза вращались. Майор кулаком ударил его в переносицу, будто сделанную из пластмассы. Парень захлебнулся криком, что-то булькал, бормотал. Он оставался в сознании.
А вот его напарник уже отдал богу душу. Он валялся на полу, весь синий, раскинув руки.
Городец поспешил на помощь Алексею, вдруг отпрянул, брезгливо сморщился.
– Фу, обделался Аника-воин. Ненавижу эту публику, Алексей. Все такие бравые, крутые, прямо сами себя боятся, верные защитники отечества. А чуть опасность – в штаны наложить готовы. Только и могут беззащитных людей гонять. Полюбуйся, свастика на запястье наколота. Четвертого Рейха им не хватает. – Он схватил парня за горло, и у того глаза от страха полезли на лоб. – Поговорим, дружок? Не делай вид, что не понимаешь по-русски. Сейчас я отпущу твою худую шейку, но если заорешь, сломаю одним ударом. Я внятно объясняю?
Парень яростно кивал, слезы бежали из его глаз.
– Не убивайте, не надо.
– Надо, Федя, надо, – наставительно произнес Городец. – Ладно, шучу. Мы посмотрим на твое поведение. Нужна машина. Где весь транспорт? Ты можешь вызвать сюда какую-то тачку? Прямо говори, не гони пургу.
– Нема тут никого, – простонал боец. – Все уехали, мамой клянусь. Шаховский с вечера, Радзюк позднее. Обе грузовые машины в гараже в Томашевке. Что-то неисправно, ремонтируют. Не убивайте, я никому не скажу. Вы не убьете меня? – Он сделал умоляющее лицо.
«Суд удаляется на совещание», – подумал Алексей.
– Черт, попали мы с тобой, – процедил Городец. – То, что нам нужно, есть только в Томашевке. Это недалеко, за лесом. Там казармы их охранного батальона, гараж, автопарк. Какая же невезуха, мать ее!.. Ладно, бежим к лесу. У нас есть фора примерно в полчаса, потом часовые начнут созваниваться, забегают.
– Не убивайте… – взвизгнул боец.
Алексей ударил парня прикладом между глаз. Обуяла же жалость так некстати! Тот икнул, потерял сознание.
– Эх, майор-майор, – посетовал Городец, всадил нож в живот молодого нациста и провернул рукоятку. – Погубит тебя когда-нибудь излишняя доброта. – Он вытер лезвие о тело, бьющееся в конвульсиях, убрал в ножны. – Все, пошли. Снаружи чисто, если не принесет нелегкая какую-нибудь гниду в неурочный час. Придется побегать, майор. До леса километр.
Алексей словно веселящего газа надышался. Свобода! Пусть поймают, но какой кайф снова испытать ее!
Они перебежали грунтовку, идущую вдоль ограды, погрузились в гривы жухлой травы. Местность пересеченная, сплошные борозды и трещины в земле. Бежать приходилось аккуратно, выверяя шаги.
Падала снежная крупа, небо затянули черные тучи. Ветер налетал порывами, сбивал с ног. Кромка леса почти не приближалась, матово мерцала в полумгле. Люди бежали размеренно, выдерживая ритм, стараясь не сбить дыхание.
– Не повезло нам с тобой, Городец, – просипел Алексей. – Никакого транспорта ближе Томашевки.