Ветер богов

Судорожно ухватившись за ограждавший террасу низенький барьер, как хватаются за фальшборт, фюрер пытался устоять на ногах, но они уже не подчинялись его воле. Как не подчинялись теперь его воле эти горы, небесные сферы, солнечные диски…

– Что с вами, мой фюрер? – бросился к нему Раттенхубер. Все это время он, затаившись, стоял в одной из ниш неподалеку, слушая своего шефа, но так, чтобы ничего лишнего при этом не слышать.

– Они содрогнулись.

– Кто содрогнулся?

– Горы. Разве вы не ощутили этого?

– Нет, мой фюрер, – не решился солгать Раттенхубер.

– Это знак. Высшие силы услышали меня. Они не могли не услышать, Раттенхубер.

– Обязаны были, мой фюрер! – по-солдатски отчеканил начальник личной охраны. – Если только они вообще способны кого-либо услышать.

– Вы не должны сомневаться в этом, Раттенхубер! – Как своевременно появился здесь этот генерал СС! Как он, Гитлер, нуждался сейчас в ком-то, кто был бы свидетелем всего того, что здесь происходит!

– Я давно отучил себя от этой глупой привычки – сомневаться, когда речь идет о вас, мой фюрер, и рейхе. Сомнения – жалкий удел трусов и мерзавцев.

– Этого нельзя было не ощутить… Келштейн всколыхнулась от подножия до вершины. Весь горный массив всколыхнулся так, словно кто-то вздохнул под ним могучей неземной грудью.

– Словно проснулся император Барбаросса, – несмело подсказал ему группенфюрер. – Как и должен проснуться по священным заповедям этого края.

– И пусть никто, ни один лекарь, не смеет уверять, что это был приступ горной болезни, как меня уже не раз уверяли. Горокружение вечных Альп и головокружение смертного фюрера – далеко не одно и то же.

– Пусть только посмеют, – метнул взгляд в потускневшие облака Раттенхубер и тотчас же вынужден был придержать фюрера за плечи. Еще немного, и тот упал бы прямо на барьер, который, несмотря на все его, Раттенхубера, страхи и предупреждения, оставался непростительно низким.

Почти с минуту он поддерживал обмякшее тело Гитлера, обхватив его за талию и не зная, как поступить: то ли звать кого-то на помощь, то ли попросту взвалить фюрера на плечи и унести в первую попавшуюся комнату. Ветер утих.

Вершина Келштейна, как и все горы вокруг, спала мертвым каменным сном вечности, порождая легенды своей таинственностью и умервщляя их суровой безучастностью.

– Вы правы, Раттенхубер, – неожиданно ожил фюрер, встряхнувшись так, словно только что вынырнул из глубины. Он выпрямился и, освободившись от рук телохранителя, удивленно и подозрительно взглянул на него.

– Я всего лишь… – сдавленно произнес Раттенхубер, привыкший к тому, что в разговоре с фюрером ему часто приходится объяснять, ничего не объясняя.

– Это дал знать о себе оживший дух Фридриха Барбароссы. Вдохновлявший нас на поход против России и теперь пришедший к нам на помощь. Легенды никогда не бывают просто легендами. Оживая в слове, они затем оживают в духе.

– Что несомненно, – важно подтвердил Раттенхубер, ощущая, как холод мистических предчувствий постепенно проникает и под его довольно-таки бесчувственную, не подверженную никаким страхам и предвидениям шкуру.