Ветер богов

– Именно с казармы, унтерштурмфюрер, вам и следовало бы начинать гасить свои ночные постельные страсти, – умерила свой гнев Мария-Виктория. Она умела оставаться великодушной. – А не хвататься за пистолет.

– Вы правы, пистолет – последнее, за что должна хвататься женщина с непогашенными страстями. Ведь больше не за что… – мстительно отвергла Фройнштаг последние фиговые листки приличия.

Фройнштаг остановилась у крутой деревянной лестницы, – по которой можно было кратчайшим путем достичь казармы камикадзе, и прислушалась к витающему над виллой священному ветру богов. Это был ветер смерти, обреченности и тлена, тлена всего – тела, чувств, стремлений.

«Ну как на этом живом кладбище можно по-настоящему чувствовать себя женщиной? – с горечью подумала она, растерзав душу тоской неудовлетворенной самки. – Как здесь вообще можно чувствовать себя женщиной? Разве что взять и первой записаться в команду „СС-девиц-коммандос“?»

– И все же добровольно идти в эту казарму я, пожалуй, не решусь, – вслух объявила она, не интересуясь тем, слышат ли ее. – Разве что соблазнить продрогшего от своих холостяцких фантазий часового?

– Пойдем отсюда, – взял Скорцени Марию-Викторию за локоть. – Видно, в самом деле нельзя предаваться любовным страстям в местах, над которыми уже давно витает дух всеобщей погибели. Японцы не простили бы нам такого святотатства.

Княгиня покорно последовала за ним, но возле выброшенной Фройнштаг обоймы остановилась, подобрала ее и, вернувшись к ограде, швырнула к ногам унтерштурмфюрера.

– Возьмите, Фройнштаг. После казармы смертников один из этих патронов поможет вам привести свои патологические страсти в соответствие с принципами вашей не вполне сформировавшейся морали.

«Фройнштаг, нужно отдать ей должное, в таких ситуациях все же предпочитает разить холостыми, – окончательно утвердился Скорцени в достоинстве германок перед итальянками. – Этой же чувство жалости неведомо, дьявол меня расстреляй…»

– Признательна за совет, княгиня. В следующий раз я постараюсь более рационально распорядиться всей обоймой. Вы и так непозволительно долго пользуетесь ничтожеством холостой пальбы. Вспомните хотя бы виллу Кардьяни. – Фройнштаг проговорила все это незло, но с приличествующей случаю язвительностью.

– Ничего не поделаешь, Фройнштаг, я действительно пока что предпочитаю иметь дело с холостыми.

25

«Как же он стар! – брезгливо окинул взглядом сухопарую сутулую фигуру фельдмаршала Рундштедта фюрер. – Могу ли я выигрывать сражения, полагаясь на опыт подобных старцев, пусть даже согбенных в боях?»

– Рундштедт, вы только что оттуда… Мы доверяем вашему опыту и вашей интуиции. Мне известно, что у вас неплохая фронтовая разведка. Уверены ли вы, что в ближайшее время нам следует ожидать высадки? Если да, то когда и где это может произойти?

Уводя фельдмаршала по дорожке небольшого парка, Гитлер краем глаза заметил Еву Браун. Она вышла вслед за ними, но остановилась на лестнице, чего-то выжидая. Только что отшумел последний майский дождь. Рыхловатая каменистая почва горы Оберзальцберг, на вершине которой располагалась ставка «Бергхоф», жадно впитывала в себя тонкие, цвета серовато-молочной жидкости ручейки. Отмытые от высокогорной пыли стебли травы на аккуратно выкошенных газонах искрились под оживающим солнцем мириадами миниатюрных радуг. Адольф почувствовал, что, воспринимая эту красоту, Ева смотрит ему вслед с упреком ребенка, которому пообещали показать сказочные уголки этой горной страны, но, обманув, не взяли с собой.

– Что вы молчите, Рундштедт? – нервно поторопил он фельдмаршала, слишком аккуратно обходящего лужи. Когда командующий войсками на Западе явился к нему с докладом, он ограничился лишь общими словами по поводу дел и настроения и тотчас же предложил пройтись. А на замечания Рундштедта о том, что идет дождь, небрежно бросил: «Вот и прекрасно. Дождь в Альпах», – и велел адъютанту принести плащи – для себя и фельдмаршала.

– Трудно поверить в то, что объединенные войска союзников станут откладывать высадку на неопределенное время, – любой, даже самый бойкий доклад Рундштедта всегда напоминал старческое ворчание. Но теперь, недовольный последождевой ревматической прогулкой, он старался быть особенно невнятным. – Мы ведь понимаем, что их торопят не столько собственные амбиции, сколько успехи русских. – Фельдмаршал при этом не таясь взглянул на фюрера. Об успехах русских в его присутствии говорить было не принято.

– Да, их торопят успехи русских! – великодушно пришел ему на помощь Гитлер, вновь оглядываясь на застывшую у входа рядом с часовым женскую фигуру. Часовой при этом не поленился отойти чуть в сторону, дабы не оказаться слишком близко к «мутер-фюрерше», как потихоньку начали называть здесь в последнее время Еву Браун. – События на востоке не могут не торопить их, заставляя думать о том, что, в случае слишком заметного продвижения большевиков, им уже абсолютно ничего не достанется от германского пирога. Поэтому не стесняйтесь, фельдмаршал. Это я должен стесняться говорить об успехах русских, имея таких полководцев, как вы, Роммель, Клюге, Шернер, Модель…

– О себе умолчу. Об остальных скажу: это действительно имена, достойные истории.

Герд фон Рундштедт остановился у края лужайки и задумчиво смотрел на окрестные вершины, небольшие постройки резиденции, под которыми скрывались подземные убежища… Воздух в горах был упоительно свеж и прохладен. Вот только время такое, что фельдмаршалу уже было не до горных красот и упоительных вздохов.