У пирса покачивался на штормовом ветру небольшой, «карманный», как называл его Хейе, итальянский крейсер «Неаполь», командир которого, капитан первого ранга, с грустью восседал в конце их небольшого стола; в казарме бредили любовными снами молодые крепкие парни, чья судьба была предрешена их преданностью рейху и фюреру; а здесь произносили тосты, и компания вела себя, как подвыпившие на поминках весельчаки, забывшие на время, по какому, собственно, поводу собрались.
Здесь все было предусмотрено. У каждого мужчины оказалось по даме. Правда, заминка вышла со Скорцени и обер-лейтенантом Коргайлем. Однако ее довольно мудро развеяла Фройнштаг. Заметив, как влюбленно льнет к штурмбаннфюреру Стефания Ломбези, Лилия уступила ей «первого диверсанта рейха» без обид и сцен ревности, подчеркнуто склоняясь к тому, чтобы разделить одиночество обер-лейтенанта – обойденного здесь не только чинами, но и женщинами. Впрочем, он и попал в эту высокородную компанию только по настоянию Лилии, которое очень удивило адмирала Хейе.
– Я понимаю, что рядовой Райс не из разговорчивых, – послал пробный шар обер-лейтенант, так до конца и не выяснивший, чем же завершилось странное свидание Фройнштаг со смертником. – Но что поделаешь, когда человек пребывает в состоянии прострации…
– Я бы не сказала, что Райс пребывал в этом вашем состоянии… прост-ра-ции, – едва вымолвила не очень нравившееся ей словцо. – К тому же у меня такое впечатление, что это все мы пребываем сейчас в глубочайшей прострации.
Лилия с грустной ненавистью взглянула на Стефанию Ломбези и долго цедила приторно-сладкое вино, задуманное богами где-то на благословенных холмах Апулии. Не нравился ей этот вечер, не нравился пир. Ее вдруг потянуло в рейх, в Берлин, где ее точно так же никто не ждал, как и здесь, в Италии. Да и она тоже никого и ничего хорошего не ждала от этого возвращения в столицу.
– Меня удивило, что он так неохотно согласился встретиться с вами.
– Очевидно, поступая в школу камикадзе, парни принимают обет безбрачия и целомудрия. На их лицах – печать монашеского воздержания. У меня была возможность видеть их.
Обер-лейтенант молча кивал головой. Это было одной из его странностей – он постоянно кивал и нервно скрещивал пальцы, то и дело выламывая их в суставах. И вообще вид у него был такой, будто в следующую минуту он начнет заламывать руки и стенать, стенать… по все еще не убиенным курсантам своим. Нужно было только дождаться этой стадии его экзальтации.
– Мне показалось странным вот что: вначале Райс…
– Хватит о Райсе… Он скажет свое слово завтра. Если только наш поход удастся.
– И все же позвольте, – с мягкой настойчивостью продолжил обер-лейтенант, – вначале Райс согласился довольно охотно. Однако, услышав вашу фамилию, которую дважды переспросил, вначале побледнел, а затем резко заявил, что он отказывается от встречи. Вот я и подумал: не приходилось ли вам встречаться еще задолго до появления этого рядового в нашей диверсионной школе.
– Значит, вы тоже заметили, что он вел себя как-то странно, – оживилась Лилия. – А мне показалось знакомым его лицо. Не то чтобы очень уж знакомым, но… А вот фамилии такой никогда не слышала.
– Ну, иногда мужчин, как, впрочем, и женщин, запоминают только по именам. К тому же – ласкательным.
– Ваши казарменные намеки мне пока что доступны, обер-лейтенант. Только смотрите не переусердствуете.
Вновь поднялся князь Боргезе. Это был не тост, а нагорная проповедь. Он вещал о неминуемой победе германского и итальянского оружия, о победе фашизма как всемирной идеи духовного патрицианства. О славе тех, кто до конца остается верным дуче и фюреру, жертвуя своими жизнями во имя той цели, которая избрана Высшими Силами.
Широкогрудая итальянка в черном похоронном платье, восседавшая рядом с князем, смотрела на него, словно приблудный щенок на ожившего Сфинкса. Это уже был даже не взгляд, а порыв страсти, который она сдерживала с куда большим мужеством и многотерпением, чем обожаемый ею князь – свои патриотические словеса.
– Знаете, у этого парня странная судьба. В недалеком прошлом – совсем недалеком – он был обер-лейтенантом.
– Да? И что, разжалован?
– От военного трибунала его спасло только заступничество какого-то генерала, вроде бы родственника, да его поспешная запись в добровольцы, которых как раз подбирали в их части для этой диверсионной школы.
– Почему так сразу в смертники?
ebooksa