– Что – нет? – Бабушка поднялась еще на одну ступеньку.
– Нет, я не хочу обратно в город. – Всеволода с ней разделял всего какой-то метр. И казалось, ему хочется столкнуть ее с лестницы, вот такое у него было выражение лица.
Таня испугалась. Ведь возьмет и столкнет…
– Бабушка! – Она тоже шагнула на лестницу. Перепрыгнула сразу через две ступени, так, чтобы оказаться лицом к лицу с этим белобрысым мерзавцем.
– Бабушка? – Он усмехнулся. Улыбка получилась кривой. – А говорили – новенькая. – На Таню он теперь смотрел с тем же презрением, словно она была какой-то предательницей, словно имела что-то общее с фашистами!
– А тебе что? – Она тоже старалась смотреть на него сверху вниз, как бабушка. Она была высокой, у нее могло получиться, но вот отчего-то не получалось. И пройти дальше не получалось, он загородил путь и не собирался отступать.
– Ничего. – Он перестал улыбаться. – Мне просто интересно, чем здесь будет заниматься такая, как ты.
– Какая – такая?! – От злости и обиды у нее полыхнули уши. Она чувствовала этот жар, представляла, как это выглядит. А еще она слышала тихие смешки остальных.
– Татьяна… – Бабушка пыталась вмешаться и образумить. Пока только ее… но это только пока. Бабушка не станет искать зачинщика, достанется всем. А ей плевать! Она не сделала ничего дурного! Не заслужила ни этого презрительного взгляда, ни этой многозначительной ухмылки. И поэтому она сделала то, чего никогда не делала раньше, она проигнорировала предупреждение в бабушкином голосе.
– Ну, что ты молчишь? Какая я, по-твоему? – Бывало, ей и драться доводилось с пацанами. Вот с Митькой однажды в шестом классе. Их тогда наказали обоих. Бабушка и наказала. Но то были совершенно детские обиды, тогда ее никто не пытался оскорбить многозначительным намеками. Она ведь уже не маленькая, понимает, к чему он клонит. Не понимает только, почему. Но выяснит! Вот прямо сейчас! – Давай же, скажи!
Захотелось врезать по дых или по этой усмехающейся морде. Она замахнулась, наверное, даже попала бы, но он оказался проворнее – отступил. Он отступил, а Татьяна не удержала равновесие…
В последний момент, когда она уже смирилась с неизбежным, с его лица исчезла ухмылка, а в серых глазах появилось что-то еще помимо презрения. В последний момент он попытался ее поймать, ухватить за ворот пальто. Не успел. И бабушка не успела. Слишком стремительной оказалась ее атака.
Если бы Таня упала на землю, было бы больно, но терпимо. Ей не повезло, она упала на дорожку, приложилась затылком о каменные плиты. Стало больно. По сравнению с этой болью даже обида отступила на второй план. А злость и вовсе прошла. А потом все погрузилось в темноту. Таня тоже погрузилась…
…Из темноты ее тянули чьи-то крепкие руки. Тянули, ощупывали, тормошили.
Были еще голоса.
– …Гриня, подложи ей что-нибудь под голову. – Это бабушкин. В нем – паника.
– …Парень, иди отсюда на хрен! – Это дяди Гриши. В нем – недоумение и злость. – Наделал дел, да?! Герой теперь?!
– …Она же сама кинулась. Я не думал… – А это белобрысого. В нем что? Растерянность? Раскаяние?
– Не думал он! Так вот думай наперед! – Это снова дяди Гриши. – Тетя Оля, у нее кровь…
– Танюша, детка, открой глаза! – А это бабушкин. Бабушка никогда раньше не называла ее при всех Танюшей, всегда только Татьяной, но глаза нужно открыть, чтобы не пугать.