Какое-то время сидели молча, потом Соня снова заговорила:
– У нас тут дежурство. Убираемся по очереди. Поняла?
– Поняла. – Она хотела кивнуть, но побоялась, что успокоившаяся было голова снова разболится.
– И ты тоже будешь убираться. Как все.
– И я тоже буду убираться. Как все. – А спать нужно вполглаза, а то, чего доброго, эти славные девочки придушат ее ночью подушкой. Или сделают темную. Про темную она слышала от Митьки. Тот был подкован во всяких блатных делах.
Митька. Вот о нем она и станет думать, а не о всякой бессмысленной ерунде. Подумать не получилось, хлопнула входная дверь, по ногам потянуло холодом и в комнату вошла бабушка в каким-то тюком в руках.
– Твое постельное. – Она положила тюк рядом с Таней, заглянула в глаза, но спрашивать ничего не стала. Таня была ей за это благодарна. – Сейчас застелешь кровать, а потом Софья отведет тебя в дом. Настя уже там, до вечера у нас еще очень много дел.
Соня бросила на бабушку удивленный взгляд. Что, не ожидала, что та заставит работать родную внучку? Это она просто плохо знает бабушку и совсем не знает ее, Таню. Им обеим к труду не привыкать.
Девчонку было жалко. Попала девчонка как кур в ощип! Он-то, Григорий, все сам, по доброй воле, а ее, считай, волоком притащили в Гремучий ручей. А зачем притащили? Уж не из-за бабки ли? Чтобы надавить в случае необходимости, чтобы все было под контролем. С тетей Олей странно все и непонятно. В детстве Григорий, бывало, считал ее ведьмой за строгость и прозорливость. Никакое прегрешение от нее скрыть не получалось, ни разбитое окно, ни забычкованную наспех папиросу. Все знала, все чуяла. Была у нее тоже своя собственная чуйка. И про мертвых девочек она что-то знала. Про девочек знала, а про Митьку, похоже, нет.
Где взять силы и терпения, чтобы дождаться, когда стемнеет? Сначала он проверит башню. Тех бедных девочек в башне. Убедится, что они на самом деле мертвые, а не как Зося. А потом начнет обшаривать усадьбу. Он ее и сейчас, по свету, потихоньку осматривает, заглядывает туда, куда можно заглянуть, чтобы не вызвать лишних подозрений, запоминает, примечает, где какие замки и запоры. Пока не нашел такого, с которым бы не смог справиться. Или это потому, что все те запоры на виду, никому ненужные?
Григорий возился на хозяйственном дворе, когда услышал шум и возбужденные немецкие голоса. Стало интересно, что там такое приключилось. Если выглянет, не убьют же его за любопытство!
Он и выглянул. Ну как выглянул… прихватил тачку с обрезанными ветками, выкатил на аллею. Он тут не просто так, он тут по делу. Вот ветки убирает.
Главный сыр-бор творился у входных ворот. Вернулся с охоты фон Клейст. Надо думать, с добычей вернулся. Вон добыча валяется на снегу, ее приволокли на шинели два молоденьких солдатика. Приволокли, бросили и испуганно отшатнулись. Или это псины их шуганули? Псины необычные, черные, здоровенные, остроухие, клыкастые. Верил бы Григорий в рай и ад, сказал бы, что адские псы. Или самое время начать верить после увиденного и пережитого?
Псы окружили добычу хозяина, стояли смирно и молча, но приблизиться к ним никто не решался. Не было дурных! Григорий вытянул шею, сощурился, пытаясь разглядеть, кто же там такой лежит на шинели. В деталях разглядеть не получалось, но кое-что он все-таки увидел.
Это был здоровенный, наголо бритый детина. Его одежда состояла лишь из штанов да залитой чем-то бурым рубахи. Бурое, надо думать, запекшаяся кровь. Так, издалека, и не поймешь, чья это кровь. Но много, чертовски много. Подойти бы поближе, разглядеть все в деталях.
Словно бы почуяв, чего хочет Григорий, фон Клейст обернулся, полоснул острым взглядом, поманил пальцем. Сердце пропустило один удар, а потом помчалось вскачь. Григорий нацепил на лицо чуть легкомысленную, чуть испуганную ухмылку. У него был целый запас всякий разных ухмылок, он умел ими пользоваться. Простой работяга, в меру исполнительный, в меру напуганный, готовый служить новой власти верой и правдой. Вот, как он выглядел, когда неуверенно катил свою тачку к воротам.
– Возьми вот это! – Фон Клейст говорил по-немецки, но медленно, чтобы Григорий мог его понять. А для наглядности махнул рукой в сторону тела на шинели. – Отвези в лес и сожги!
Значит, в лес и сжечь. А отчего ж не закопать?..
Но спрашивать Григорий ничего не стал, испуганно втянул голову в плечи, осторожной походкой направился к телу, но замер, не доходя метров пяти. Всякий нормальный человек должен испугаться вот этих адовых псов. Боялся ли он их на самом деле? А так сразу и не разобраться. С одним псом он справился бы, возможно, даже голыми руками. С ножом бы точно справился. А вот с тремя сразу – большой вопрос.
Фон Клейст тихо присвистнул, и адовы псы послушно уселись у его ног, давая Григорию возможность подойти к телу.