— Жить буду.
— Рану бы надо промыть.
— Промыть бы давно, но вы же там засесть у ручья.
— Идем, я помогу, — не сводила глаз с его ноги, — только давай договоримся, ты меня не трогаешь.
— Поверить мне, при всем желании тебя трогать, сейчас я хотеть только одного — отрубить себе ногу, — поднялся с трудом.
Двое устремились к ручью, где Тарос сел на камень, а спустя минуту взял и стянул с себя штаны, заставив Эйву не просто покраснеть, а покрыться красными пятнами.
— Чего так пугаться? — усмехнулся без особой радости. — Конец самца ты уже видеть и не раз.
На что она скривилась, но промолчала.
— Кто тебя ранил? — оторвала от своей рубахи длинный лоскут, намочила в воде и, стараясь не смотреть, куда не положено, начала медленно обтирать воспаленный шов. — Смотрю, и зашить успели.
— Да так, схватиться с одним, когда уходить. А лекарь местный заштопать.
— Он меня ищет? — и подняла взгляд.
— Он выстраивать свое царство, Эйва. Кархем вожак и его долг — оставаться со своим народом до конца. Твой уход ему, конечно, не по нраву, но ты для него просто наложница, хоть он и называть тебя женой.
— Значит, не ищет, — накрыла шов сухой тканью, — я поняла.
— Зря ты по нему тосковать, — взял ее за руку, — он не заслужить твоей тоски, — подтянул к себе поближе, — ласки, любви. Тебе нужен орук, для которого ты стать царством.
— Раз уж на то пошло, — и сдала шаг назад, — мне нужен не орук, а человек. Теперь я свободна.
— Я завоевать тебя. Давать слово.
— Прости, — а в глазах заблестели слезы, — я все-таки верю в него, в нас, — на вот, — достала из сумки, кою ей дала Ирхат, коренья, — пожуй, они снимут боль и почистят кровь.
— Верить, но помнить, я за тебя буду драться до последнего.
А в ответ последовала печальная улыбка.
Эйва вернулась на поляну со щемящим сердцем. И до того стало горько, что поспешила скрыться за деревом, где дала волю слезам. Да, слезы не помогут, но хотя бы омоют раненую душу.