Забытое время

— Да.

Дениз посмотрела, как розовый воздушный шарик оторвался от потолка и медленно поплыл вниз.

— Не знаю, как вам удается, — пробормотал Рамос. — Вот так держаться. Вы потрясающая женщина.

— Да нет.

Ее уже утомили эти разговоры. Можно подумать, она сама выбирала, что в силах вынести. Она положила ладонь ему на плечо. В глазах приятным манером расплывалось.

— Вы хороший человек, а она глупая женщина. Любая была бы с вами счастлива.

Дениз не могла сказать всего, что хотела. Например, что Генри теперь мотается где-то долгими неделями, а когда она ему звонит, голос у него далекий, будто окружающее слишком цепко его держит и он ни секунды не может побыть с ней. А она вечер за вечером сидит дома с Чарли, старается быть матерью, кормит сына ужином, купает, читает книжки перед сном, хотя внутри у нее пустота. Дениз не дозволила себе произнести все это вслух, но, может, Роберто все равно услышал. Повернулся к ней, поглядел вопросительно, и она его поцеловала, или дала ему поцеловать ее, короче, так или иначе, они прижались друг к другу губами, и Дениз почувствовала, как распускается ее фантомное сердце, как оно вертится быстро-быстро, пока не сходит на нет… прежняя Дениз никогда бы так не поступила, не легла бы на жесткую металлическую трибуну и не стала бы целовать мужчину с такой яростью, что поцелуй отдавался во всем теле. Пустота внутри заполнялась затхлым воздухом спортзала, запахом баскетбольных мячей, и пота, и пластиковых матов, и гвоздик, и вкусом виски, и желание поднималось, затопляло пустые щели, точно дым.

Дениз сама не поняла, какой инстинкт вынудил ее слегка отстраниться, положить ладони ему на грудь, совсем чуть-чуть нажать, совсем чуть-чуть оттолкнуть, — сама она ничего такого не хотела и не подразумевала, но этого хватило, чтобы Рамос в ужасе отшатнулся, устыдился, бежал из спортзала, в кильватере разбрасывая извинения. Видимо, материнство, выжившее в ней, несмотря ни на что, выдернуло Дениз из забытья, которого она так отчаянно жаждала. Она пробыла в спортзале еще час с лишним — подметала, потрепанными скользкими лепестками гвоздик терла горящие губы.

Это не должно повториться. Ни виски, ни этот мужчина. Тяга слишком сильна, а Чарли слишком мал. Назавтра она позвонила, сказалась больной, и на следующий день тоже, и больше в школу не явилась. Не отвечала на звонки и сообщения Роберто. Подала заявление и засела дома. Никто ни о чем не спрашивал, будто всю дорогу от нее только этого и ждали.

— Если когда-нибудь захотите вернуться, — говорил теперь Роберто, ощупывая края бардачка, точно сейф, который примеривался взломать, — мы найдем что-нибудь… нам бы не помешал еще один учитель чтения.

Дениз покачала головой:

— Я не могу вернуться.

Он покорно пожал плечами:

— Ладно.

— Как у вас дела, Роберто? Вы какой-то… усталый. Вы здоровы?

— У меня все хорошо. Я… моя жена родила ребенка.

— Ребенка?

— Два месяца назад.

Он не сдержал улыбки — чистый синий свет его радости полыхнул в напряжении, царившем в машине, удивительный, словно из бардачка выпорхнула птица, закружила над Дениз.

— В смысле, я устал — сами понимаете. Но это… это хорошо. Очень хорошо.