— Он просто замкнутый. Подросток. Вот и все. Ничего такого.
— Ничего такого?
— Генри.
— Вот ты мне просто ответь. Вы хотя бы имя мое произносите? Думаете обо мне хоть изредка? Или живете, будто меня и не было? Потому что у меня ровно такое впечатление.
— Конечно, мы о тебе говорим. Постоянно, — соврала она. — Генри, пять лет прошло, по-моему, нам обоим пора…
— Пять лет — ничто. Говно эти пять лет.
Дениз поморщилась. Он нарочно ее провоцирует. На провокацию поддаваться нельзя.
— Ну хорошо. На этой жизнерадостной ноте я…
— Дениз? Ты знаешь, какой сегодня день?
Она смолчала.
— Ты же за этим позвонила? О Томми поговорить?
Имя застало ее врасплох. На миг в легких не стало воздуха.
— Нет, — сказала она.
— Я его вижу постоянно. Понимаешь, да? Во сне.
— Слушай, Генри, я кладу трубку. — Но не положила — так и цеплялась за нее.
— Он стоит у моей постели, смотрит на меня. Ну, понятно. Вот это его лицо. Как будто ему нужна помощь, но он ни в жизнь не попросит.
Дениз не отвечала. Вот почему все у них распалось: она шла вперед, не останавливалась, словно так и только так они вновь отыщут Томми, а Генри понуро застыл, и все это накатывало на него вновь и вновь.
— Ты до сих пор думаешь, что Томми вернется? Ты же в это не веришь? Дениз?
Голос настойчиво пробирался внутрь, вползал, как рука, зарывался в нее, выкручивал и выжимал ее душу, как моток пряжи. Только сейчас Дениз вдруг стало ясно, что имя звучало непрерывно с утра, с самого пробуждения. Весь день беспрестанно прокручивалось в голове. Ее сейчас стошнит. Если не положить трубку, стошнит сию секунду. Затряслись руки.
— Дениз?