— Мне пора, — сухо сказал он, с трудом расцепив её руки, — береги себя и жди. Месяц, может быть, два. Я вернусь, думаю, что с победой.
Во дворе уже цокали копыта лошадей, экипаж, призванный доставить группу инквизиторов на северный берег Германии, остановился во дворе, ждать было больше нечего. Нежно поцеловав жену, он вышел на улицу. Никаких вещей у него не было, только он сам и оружие, давно ставшее частью его тела.
Глава двадцать пятая
— С чего ты взял, что это были русские моряки? — спросил брат Доминик, закутанный по самые глаза в меховую шубу, — ты разве знаешь их язык?
— Знаю, — кивнул Морт, он, в отличие от инквизиторов, почти поголовно происходивших из южной Европы, холода не боялся и был одет только в свой дорожный плащ.
— Откуда? — снова спросил Доминик, — ты не говорил, что бывал там, ведь дела Святой Инквизиции не распространяются на территории, занятые московскими схизматиками.
— А ты никогда и не интересовался, откуда я родом? — напомнил Морт с усмешкой, — и чем я занимался до того, как стал работать на Инквизицию, тоже тебе неведомо.
— Расскажи.
— Места, где я родился, тогда назывались Литвой, но сейчас, насколько мне известно, они отошли к Москве. Вряд ли я смогу показать это место на карте, тогда я не знал географии.
— Я знаю, — кивнул Доминик. — Князь литовский постоянно грызётся с королём Польши, даже папа не в силах помирить их, а тем временем царь схизматиков постепенно прибирает их земли к рукам. И чем же ты там занимался?
— Мой отец был охотником, — начал рассказывать Морт, его почему-то потянуло на откровенность, — мы жили в небольшом домике в лесной глуши, даже дорог поблизости не было. Матери я не помню, она умерла, когда мне было два года. Отец растил меня один, он же научил меня всему, что знал сам.
— Так вот откуда твои навыки охотника, — подвёл итог Доминик.
— Да, к восьми годам я уже умел ориентироваться в лесу, читать следы, звериные и человеческие, стрелять из лука и арбалета, последний мне давался плохо, не хватало сил, чтобы натянуть тетиву. А чуть позже отец раздобыл ружьё, настоящий кавалерийский карабин, свинец и бочонок пороха. Не знаю, где он его взял, украл у солдат, а может, выменял на что-то, с ружьём мне было проще управляться. Отец часто куда-то пропадал, а возвращаясь приносил с собой одежду, хлеб, соль и новости, которые пересказывал мне. Думаю, он ходил туда, где жили крестьяне и выменивал у них всё это на мясо и шкуры. Но важнее всего были новости. Другим детям родители рассказывают сказки, но отец сказок не знал, а потому ночью, когда мы укладывались спать, он рассказывал мне о жизни в большом мире. Кто-то женился, а кто-то умер, кем они были, как выглядели, чем знамениты, от него я узнавал, что есть другой мир, где живут люди, много людей, живут они вместе, много домов называются деревней, а очень большая деревня называется городом, людей там, как муравьёв в муравейнике. Отец говорил, что в городе был только один раз, ему не понравилось. Изредка он рассказывал о войне, когда много людей с оружием собирались и убивали друг друга, примерно так, как мы с ним убиваем зверей. Рассказывал часто подробно, думаю, он сам успел где-то повоевать в молодости. Иногда я видел других людей, изредка они останавливались в нашем доме, ночевали, а потом снова отправлялись в путь. Это были мужчины и женщины, иногда даже дети, но с ними я почему-то не сходился. Они все подолгу беседовали с отцом, но смысл тех бесед я понял намного позднее, когда подрос. Тогда я понимал только одно, что не все люди хорошие, многие из них злые и жадные, а другие люди от них страдают.
— Кем были эти люди? — спросил Доминик, переваривая услышанное.
— Отец укрывал беглых, крепостные, сбежавшие от своих хозяев, они искали лучшей доли, бежали чаще на запад, надеясь пристроиться там. Возможно, кто-то пристроился, другие же снова попадали в неволю, но я помню их глаза, им было неважно, куда бежать, важно было, откуда они бежали. Из их объяснений я вынес только одно, что на старом месте их ждала только смерть. На новом же они могли на что-то надеяться.
— Это пограничные места, — заметил инквизитор, — они часто подвергались разорению, думаю, местным крестьянам, и правда, жилось нелегко.
— Они не упоминали врагов внешних, — возразил охотник, — все беды приписывались помещику, неважно, литвин он, поляк или русский. Тот, кто отбирал у них последнее. Такое было повсеместно, но в некоторых местах приходилось тяжелее всего.
— А что было потом?
— Отец был уже немолод, его мучила какая-то болезнь, он слабел на глазах, а добывать зверя ему было всё труднее. Правда, подрастал я, всё чаще отправляясь на охоту в одиночку. Но в тот раз медведь подошёл слишком близко к нашему дому, мы поздно его услышали, отец схватился с ним, имея в руках только короткий нож. Это было не так страшно, ведь он уже не раз участвовал в таких схватках и всегда выходил победителем. Увы, старость и болезнь отняли у него все силы, я успел схватить ружьё и выстрелить. Медведя я убил, но поздно, отец был уже мёртв.
— И что ты сделал?