— Законы надо знать, Ткацо, — проговорил Батя. — Ты умрёшь!
— Все могут ошибиться! Прошу! Будьте терпимее к ошибкам!
— Вот тут ты прав, — Батя покивал. — Все могут ошибаться. Вот и Шрам мог ошибиться. Был ли ты терпим к его ошибкам?
— Был… Не был! — Ткацо не смог устоять на коленях, и чтобы не упасть лицом в пол, опёрся толстым подбородком о столешницу, преданно уставившись на Батю. — Буду! Теперь буду! Я готов всё ему оплатить сполна! Все сто сорок тысяч ули!
— Это хорошо, но глубина его обиды… И боль от твоей жадности! — Батя покачал головой. — Опасность оттого, что ты втёмную использовал его!.. А если бы мы обиделись на Шрама? Ведь он бы незаслуженно пострадал вместе с тобой. Пострадал дважды! Он спас твои корабли, и чем ты его отблагодарил?
— Триста! Триста тысяч! — пролепетал Ткацо.
— Семьсот сорок тысяч. Сто сорок тысяч — за работу. Двести тысяч — за жадность. Ещё двести тысяч — за использование втёмную. И ещё двести тысяч — за спасённый груз. Ты готов оплатить?
Было видно, как в Ткацо столкнулись жадность и страх смерти. А мне неожиданно стало смешно и приятно. Чуть больше дня назад этот человек с удовольствием наблюдал, как меня унижают и втаптывают в грязь на суде. А теперь на столь же неправедном судилище он сам оказался в грязи. Страх смерти у Ткацо победил жадность:
— Я готов! Очень готов!.. Уф!.. Ага! — торговец пытался кивать, но столешница мешала.
— Так где нам взять эти деньги, Ткацо? — спросил Батя.
— Я сам принесу! — прохрипел торговец, и в комнате раздались смешки. Радостней всех смеялся Батя. Ткацо погыкивал вслед за всеми, переводя испуганный взгляд с одного моранка на другого.
— Ты снова обижаешь меня, сын падальщика! — произнес Батя, отсмеявшись. Он вскинул руку, и смех его людей утих. Только Ткацо продолжал всё тише и тише гыкать ещё пару секунд. — Как я могу отпустить своего дорогого гостя ходить в ночи по улицам? Нет-нет! Ты скажешь, где взять деньги, а мои люди принесут их. А мы пока ещё поговорим с тобой.
— О чём? — прошептал Ткацо, с испугом глядя на Батю.
— О том, как ты обидел Семью, Ткацо! — ответил старый моранк.
— Я… Я прошу прощения! Прошу прощения у вас! У Семьи!.. — взвыл торговец.
— Ты просишь прощения, но делаешь это без уважения, Ткацо, — заметил Батя. — Я вижу, ты хочешь обидеть нас трижды?
— Сколько?.. Сколько?.. Берите всё! Пожалуйста!.. Берите всё! — торговец извивался в неудобной позе и даже пустил слезу. — Я прошу вас!.. Заберите всё — товар, деньги!
— Нет-нет. Зачем мы будем забирать товар, Ткацо? — удивился Батя. — Его ты продашь сам. Кроме серёжек икана. Пока нам нужны только деньги. А товар продавай, конечно! И когда у тебя будут появляться деньги — будешь всё отдавать! Да…
— Хорошо!.. Хорошо!.. Деньги в сундуке, в гостинице! Два миллиона триста тысяч! Его охраняют…
— Это неважно, — прервал его Батя. — Те, кто охраняет вещи в «Белом але», поверят моим родичам. Но ты не сказал о самой важной заначке…