И Бельгийское Конго, скрывающее в себе мои алмазы, и плантации всевозможных нужных деревьев, в том числе, и гевеи. Уже начала проявляться чудовищная политика короля Бельгии, и однорукие негры становились не такой уже большой редкостью.
Строительство железной дороги к плантациям гевеи тоже происходило без всякой жалости к неграм, оставляя сотни трупов в джунглях, вдоль железнодорожной насыпи, по которой грузовые поезда вывозили к Атлантическому побережью богатства Африки.
Мне не стоило торопиться с прихватизацией Конго. Пусть бельгийские труженики идут лесом, нещадно эксплуатируя местное население, а я приду в нужное для меня время. И, кстати, в помощь мне нужна пресса. Эти, так называемые СМИ, должны мне помочь. А для этого мне нужны преданные и не глупые люди на побережье.
А где их взять? Чёрные… в этом деле не помощники, а где взять белых? Где, где? Меня же в Баграме белоказаки ждут, и слёзы льют, когда я появлюсь, и с ними вместе в стельку напьюсь. А то, вокруг одни чёрные рожи, на голенища кирзовых сапог похожи.
Я, правда, тоже не белый, но душа-то у меня русская. А там ещё и белоевреи есть. Уже, правда, не такие белые, как вначале, природа берёт своё! Но и не чёрные, как окружающие. Пора бы им давать пинка, чтобы денег заработать чутка. А то пришли, понимаешь, все такие красивые, но с уголовным прошлым. Я их приютил, хлебом-матюками накормил, велел придумать, как денег заработать.
А они? А они отговорками отговариваются, и денег зарабатывать не собираются. Не хорошо, мои не хорошие, дядьку Мамбу обманывать, и денег не помогать зарабатывать. Нам ещё вместе банк открывать, и мамботаллеры мировой валютой конвертировать.
Ашинов… как обычно, с три короба наврал, лапши на уши навешал, с чёрными бабами закутил. Потом продрался, за ум взялся, вспомнил о жене, о детях, нахватал подарков, и здрасьте. Умотал к себе обратно, рассказать, как здесь живут прекрасно.
«Бабы ходят нагишом, слоны стадами, а страусы вместо домашней птицы».
Ну-ну, встретят там тебя, как в сказке, ни чешуи, ни ласки. Французы, уж наверняка, нажаловались царю, о беспределе чёрного бедняка. Негр, дескать, ваш ручной, не хороший, очень злой. Беспричинно вдруг напал, всех побил, и всё забрал.
Что за действие такое, почему он всё забрал? Негров наших в плен всех взял. Мы готовили, трудились, и на деньги не скупились, и забрали земли вкруг, нет, теперь он нам не друг.
Чернокожий… обезьяна, не найти нам в нём изъяна, словно вихрь налетел, всех разбил и поимел. Сплошь, науськанный он вами, он по-русски нам сказал, что не правы вы ребята… нападая на меня, никакие не друзья, ироды и супостаты. Таковы его слова.
Помощь ему вы не давайте, а всех его помощников, хватайте. Всех в тюрьму, а желающих — ату. Чтобы в Африку не собирались, с Мамбой злым не задирались. А сидели сплошняком, кто в Сибири, кто в Саратове своём. Мы в союзе с вами, так скажите нам, доколе? Мамбе будете вы помогать! Лучше помогите Менелику — II не хворать, с итальянцами скорее совладать!
Все эти полустишья мелькали в моей голове, как фон. Сегодня я узнал, что поисковые партии нашли золото, и совсем недалеко отсюда. Придётся здесь немного задержаться, и собрать все «сливки» первым.
Сразу же засуетился Муравей, организовывая партии золотоискателей и намывщиков, подключив к этому всех местных аборигенов, кого смог. Ко времени встречи с полковником Вествудом, я уже был обладателем почти сотни килограмм золота, что не могло не радовать моё, жадное до него, сердце.
На встречу с полковником я прибыл со всем своим войском. Но полковник пришёл лишь с небольшим отрядом, и целым караваном носильщиков, тащивших винтовки. Развернув шатёр, мы приступили к переговорам.
— Я приветствую вас, вождь, — начал полковник.
— Гуд дэй, — не отказал я ему в любезности, подарив одну из своих «неотразимых» улыбок, натренированных перед осколком зеркала, в котором я часто разглядывал свою небритую рожу.
— Второй раз, то же самое начало, — невольно подумал Вествуд, — никакой оригинальности от этого вождя не дождёшься, одни тупые туземные издевки. Ну, а чего ещё ожидать от негритянского вождя. Научился квакать пару слов, вот и квакает их, к месту и не к месту.
Дальше текст пошёл через переводчика, в роли которого был русскоподданный Муравей. Емельян два месяца судорожно вспоминал все уроки английского, который изучал, будучи студиозом Казанского университета.
Но, по тому времени, русская знать и чиновничество хорошо изъяснялись по-французски, и по-немецки, английский же преподавался очень редко и некачественно. Но, Муравей полностью оправдывал свою фамилию, тренируясь на кош…, на пленных египтянах, с грехом пополам изъяснявшимся на этом языке.