– Мне как-то безразлично, на что там имеет право общественность.
– Да ладно тебе, Ворон! Перестань скромничать, – сказала Виктория. – Я бы, например, с удовольствием почитала про то, как мы в кои-то веки побили шведов.
– Главное, что Маша вернулась живой. В остальном дело в сущности закрыто. – Томас приветственно поднял бокал.
– Ну, как она? – спросил Йонсон. – Мне не удалось застать Надю.
– Маша еще в больнице под наблюдением врачей. Ее тщательно обследуют. Держится она бодро. Сестры в Амагерской клинике[46] хорошо за ней ухаживают.
– Вряд ли она когда-нибудь полностью оправится от пережитого, – покачал головой Йонсон.
– Если бы мне пришлось столкнуться с таким психопатом, я бы всю жизнь потом жутко боялась, – сказала темноволосая девушка.
– Ты вообще, как видно, от природы пугливая, – холодно отозвалась Виктория, выпустив в потолок струю дыма.
– Рассказывала Маша что-нибудь… обо всем этом? – спросил Йонсон.
Томас отрицательно покачал головой:
– Нет. По-моему, она больше всего хочет поскорее все забыть.
– Ее можно понять. – Йонсон, отложив в сторону газету, взял в руки чашку с кофе. – Во всяком случае, ты, Ворон, молодчина.
Томас пожал плечами:
– Просто мне повезло.
– Тут мало одного везения. Это была хорошая полицейская работа.
– С каких пор ты вдруг стал в ней разбираться? – сказал Томас, смущенно отворачиваясь.
– Такое у меня мнение. Не знаю больше никого, кто бы так упорно шел к цели. Ну ладно, если тебя это раздражает… – Взяв бутылку «Джим Бима» и рюмку, он поставил то и другое перед Томасом.
Томас жестом остановил Йонсона, прежде чем тот успел ему налить:
– Спасибо, но сейчас еще рановато.
Йонсон пожал плечами и убрал бутылку: