Прощённые долги

22
18
20
22
24
26
28
30

– У брата десять дней назад умерла жена, – вдруг совсем другим, спокойным, даже домашним тоном сообщил Филипп. Он завернул к воротам и остановил машину. – Метанолом отравилась. Сначала ослепла, а потом скончалась. В воскресенье похоронили…

– Она пила, что ли? – удивился Всеволод.

– Разумеется. Весь Сестрорецк Татьяну Слесареву знал как алкоголичку. Не понимаю, что Тим в ней нашёл. Сыном ни черта не занималась. С Генрихом моя жена всё время возилась, и жил он у нас почти постоянно. Сейчас, правда, к бабке его отправили – пусть тоже участие примет. Фаина Евграфовна, Танькина мать, тоже хороша. Четверо детей, и все от разных. Замужем никогда не была. После поминок проспаться до сих пор не может. Ладно, Всеволод, жди нас тут. Минут через десять поедем дальше.

Пока Грачёв сидел в машине, обдумывая услышанное и жадно затягиваясь «Мальборо», из темноты выскочили две большие немецкие овчарки. Особенно заинтересовал Всеволода кобель – скуластый, желтоглазый, с мощной неподвижной шеей и густой шерстью. Это было явно волчье семя, и Грачёв принялся внимательно рассматривать зверя. Собаки тоже проявили интерес к гостю – стали царапать когтями дверцы «Волги», заглядывать в окна и тихонько скулить. Особой агрессивности в их поведении Грачёв не заметил, но дверь ни за что не открыл бы.

В больших воротах дома открылась маленькая калитка, из которой вышли два рослых широкоплечих человека. Всеволод пригляделся и подумал, что сошёл с ума. Оба были одеты в немецкую форму времён второй мировой войны, и Всеволод не сразу узнал Филиппа в перетянутом ремнями эсесовце. Громоздкая фуражка с высокой тульей, череп и кости, молнии на петлицах, витые серебряные погоны, длинные блестящие сапоги и широкие галифе – всё это заставило Грачёва онеметь. В левой руке Обер нёс три финки, а правой засовывал в кобуру свой «браунинг». Спутник его облачился в серо-зелёную форму офицера вермахта. Он нёс три «калаша», из которых один Филипп вручил Грачёву – вместе с финкой.

– Как видишь, «шинковки» наши. АКМ-74. У него пули нестандартные, калибра 5,45, со смешённым центром.

– Это хорошо, – одобрил Всеволод. – Раненых не будет.

– Познакомьтесь, – сказал Готтхильф, отступая от «Волги». – Тим Крафт, Всеволод Грачёв. Прошу любить и жаловать. Сейчас вы там побратаетесь, ребята.

Представленные пожали друг другу руки, и Тим уселся назад. Он швырнул рядом с собой автомат и шнурком привязал финку к запястью. Всеволод отметил, что брат на Филиппа не похож – ни лицом, ни характером. Вообще удивительно было, что такой миляга шастает по ночам с боевым оружием. Улыбчивый, с ямочками на щеках и смешным крупным носом, Тим сразу же влился в их маленькую компанию и занял в ней своё место. Теперь Грачёву казалось, что именно этого человека им с Филиппом до сих пор не хватало.

Филипп прыгнул за руль, вывел машину на шоссе и снова рванул вперёд. Потом, насладившись произведённым эффектом, решил кое-что пояснить.

– Тиму я всё рассказал, тебе тоже. Ещё вопросы есть? А то скоро уже Белоостров…

– А почему, прости великодушно, такой странный прикид? – не выдержал Грачёв. – Это обязательно нужно?

– Ничего обязательного в мире нет, – философски заметил Обер. – Скажем так – очень желательно. Удивился ты, удивятся и они. Этих секунд нам хватит. А форма настоящая, правда, ещё довоенного образца. После тридцать девятого года Хьюго Босс разработал другую – жемчужно-серую. Такую достать не удалось, хоть я и пытался. Контрабандой из ФРГ привезли несколько лет назад. Гауптман Крафт, вам всё ясно?

– О, да! – со смехом ответил Тим.

Всеволод не заметил, чтобы он очень горевал по супруге. Наверное, на седьмом небе от счастья, раз освободился от горькой пьяницы.

– Давайте-ка музычку послушаем, – вдруг предложил Филипп. – Мы уже в Дибунах. Как раз успеем расслабиться. Здесь перегон небольшой. И там нужно немного проехать до «баньки».

Он включил автомагнитолу, и Всеволод опять удивился. Пел «Наутилус помпилиус» – «Я хочу быть с тобой». Почему-то именно эту песню Грачёв никак не ожидал услышать в такой компании.

Твоё имя давно стало другим. Глаза навсегда потеряли свой цвет…

– Который час, Филипп? – спросил Тим, поставив в имени брата ударение на первый слог.

– Десять минут второго. Твои что, встали? – Готтхильф явно хотел слушать песню, потому и говорил раздражённо.

– Хочу подрегулировать, – невозмутимо ответил Крафт, словно ехали они на смертный бой, а на весёлый пикник.