Я Пилигрим

Сарацин крепко стянул ремнем безопасности окровавленную шею и руки пленника, чтобы обессилевшая жертва сидела прямо. Застегнув пряжку ремня, Сарацин убедился, что Тласс не имеет ни малейшей возможности двигаться, и вылез из машины. Пробежав через парковку, он сгреб контейнеры с глазами и помчался назад к автомобилю.

Стоило ему включить мотор, как вновь затрезвонил телефон. Сарацин был бы рад его выключить, но, ничего не зная об устройстве системы, решил оставить все как есть. Он выехал задним ходом с парковки, слыша, как колеса давят осколки разбитого стекла. Конечно, было бы лучше их подобрать, не оставляя улик, но времени терять было нельзя. Сначала лишенный телесной оболочки голос, а теперь и громкие телефонные гудки напомнили ему, что сторожевые собаки спущены с цепи. Он не знал, насколько они близки: задержка в здании института и разыгравшиеся нервы подсказывали, что надо срочно менять план действий.

Сделав разворот, Сарацин выжал газ, направляясь к подъездной дороге. Вместо того чтобы ехать по автостраде к аэропорту, где можно было, избавившись от Тласса, надолго поставить машину на парковку среди тысяч других, он решил привести в действие резервный план – как можно быстрее избавиться от автомобиля. Именно по этой причине все пошло к черту для тех, кто его разыскивал.

Проехав по подъездной дороге, Сарацин резко увеличил скорость, оказавшись позади институтского комплекса. Сыновья Тласса, державшие наготове пистолеты, свернули с автострады к главному входу в институт, разминувшись с черным «кадиллаком» на каких-то десять секунд.

Десять секунд – ничтожное вроде бы время, но этого оказалось достаточно. Еще одно подтверждение того, что судьбы миллионов подчас необратимо меняются в результате незначительного на первый взгляд события. Если бы стол, под которым заговорщики оставили бомбу в комнате переговоров фюрера, не был сделан из дуба… Если бы русский царь не казнил старшего брата Ленина… Если бы только… Но я по собственному печальному опыту знаю, что нельзя всецело полагаться на вмешательство свыше: фортуна благоприятствует злу столь же часто, как и добру.

Мужчины в «тойоте» опоздали на несколько секунд и не увидели машины своего отца. Это означало, что они не погнались за Сарацином и не схватили его. Никто так и не обнаружил пропажи шести маленьких стеклянных флаконов.

Глава 21

Еще до того, как сыновья Тласса закончили обыскивать автостоянку, Сарацин нашел дорогу, которую искал. Он свернул на нее, включил фары, и его поглотила длинная, покрытая выбоинами щебеночно-асфальтовая лента.

С одной стороны располагалась городская свалка. Сарацин постарался ехать достаточно медленно, чтобы не вспугнуть стаи чаек и одичавших собак, бродивших вокруг нее. По другую сторону тянулся покрытый кустарником пустырь. В этот унылый пейзаж вносили разнообразие лишь остовы брошенных машин и заросший тростником канал, полный зловонной воды.

Сарацин замедлил скорость у забора из металлической сетки, осторожно провел «кадиллак» через висящие на петлях ворота и остановился в заброшенном тупике, который некий риелтор-оптимист однажды назвал промышленной зоной. У дороги виднелось скопление построек: авторемонтная мастерская, под вывеской которой, по-видимому, потихоньку разбирали на запчасти краденые автомобили, приземистый склад, где торговали отремонтированными стиральными машинами, и пять гаражей, переоборудованных для упаковки «деликатесов из мяса молодого барашка». Когда дело касается еды, иногда лучше не знать, где и из чего она делается.

Из-за страшной боли, ремня безопасности, туго, как гаррота, стянувшего шею, и высокой температуры (орудуя нестерильным скальпелем, врач занес Тлассу инфекцию) бедный замдиректора погрузился в какие-то путаные, необычайно яркие грезы. Сарацин открыл дверцу, развязал ремень и выволок своего пленника в окружавшее их смрадное безмолвие. Теплый воздух, который Тласс втянул в свои легкие, вернул какие-то остатки реальности в его воспаленное сознание. Он хоть и шатался, но старался держаться прямо.

– А ловко ты стянул мне горло этой удавкой, говорю тебе как профессионал, – с трудом выдавил Тласс, поскольку глотка у него была повреждена, и рухнул на разбитый асфальт, шепча какие-то странные обрывки фраз об Аллахе и небесном свете.

Сарацин знал, откуда это берется: как люди с ампутированными руками способны ощущать свои пальцы, так и человека, утратившего зрение, иной раз посещают яркие световые видения. Сарацин, позволив Тлассу наблюдать свое личное северное сияние, взял из багажника все необходимое и за воротник подтащил своего пленника к мусорному контейнеру с мясными отходами.

Саудовец видел, как среди тростника и низкорослого кустарника движутся какие-то первозданные тени, едва заметные на фоне сплошной темноты. Он понял, что это собираются бродячие собаки. Задворки мясных производств – излюбленное место пропитания этих хищников, и сейчас они ощущали запахи пота и крови, сопровождающие большое животное, попавшее в беду.

Сарацин прислонил Тласса к мусорному контейнеру, вытащил мертвые глаза изо льда, втиснул их в зияющие дыры на лице и умело намотал вокруг головы своего пленника кусок оторванной ткани – грязную повязку, предназначенную для того, чтобы удержать глаза на месте.

Тласс ощутил внезапный холодок на своей пылающей плоти. Калейдоскоп огней поблек, и несчастный, охваченный безумием, решил, что это знак милосердия. Конечно, он хотел, чтобы эти огни погасли, и теперь, как большинство людей, подвергнутых пытке, испытывал всплеск благодарности даже за малейшее проявление доброты.

– Спасибо за повязку, – прошептал он.

При мысли о хрустящей белой материи Тласс даже ощутил некий прилив душевных сил, но тут же обратил внимание на удушающую вонь разлагающейся крови, рвоты и испражнений. По опыту работы в тайной полиции он точно знал, где сейчас находится: его приволокли обратно в тюремную камеру. Скоро кто-нибудь придет, сдернет с него одежду и окатит из шланга. Тюремщики никогда не прикасаются к своим измазанным дерьмом подопечным сами, так что, возможно, его обмоет парочка заключенных женщин.

Обычно узниц заставляли делать это обнаженными. Надо попытаться ущипнуть их, когда те окажутся достаточно близко, – охранники всегда смеялись над этим. Тласс услышал резкий металлический щелчок и замер. Звук был знакомым, как… Сквозь лихорадочный жар до него наконец дошло, и он рассмеялся: похоже на щелчок взводимого курка пистолета. Это было забавно: в камерах никогда не расстреливали, иначе измажешь все вокруг кровью. И к чему заботиться о его ранах, если они собираются его казнить? Нет, наверное, это что-то другое.

– Кто здесь? Есть кто-нибудь? – выкрикнул он, как ему показалось, громко и дружелюбно.